|
Видимо, упадническое настроение сильно отразилось на выражении ее лица – Василий заметно повеселел, наслаждаясь произведенным эффектом и лукаво подмигнул:
- Ну что? Еще чайку?
- Я лучше покурю.
- Только на лестнице. Терпеть не могу сигаретного дыма.
Настя выключила диктофон.
- Можно еще один вопрос, не для записи?
- Твоя запись и так никому не нужна. Задавай.
- Скажите, почему, испытывая к своей работе почти что ненависть и отвращение, вы продолжаете ее делать?
- Ну, во-первых, я не умею ничего другого. По крайней мере, не знаю ничего, что приносило бы такой же доход при минимуме усилий. У меня два-три пациента в день с гонорарами от ста до трехсот долларов. Так что я могу позволить себе домработницу, и ремонт машины, и обеды в дорогих ресторанах. Правда, радости от всего этого не испытываю.
- Что же вас держит в этой жизни?
- Я же говорил, страх смерти, больше ничего.
- Странно. Такой продвинутый человек, да и поживший уже, а смерти боитесь. Мне вот всего двадцать шесть. Но я смерти не боюсь.
- Ты уверенна?
- Да. Был случай, один псих меня чуть не задушил. Парень мой бывший. Положил руки на горло и сжимал, пока я не захрипела. Он спросил тогда, боюсь ли я умирать. Я ответила, что нет. Я действительно не боялась. А потом люди пришли, и он меня отпустил, убежал.
- Да ты, дружок, просто жить не хочешь. Какое ж тут геройство?
От этих слов для Насти как будто окружающий мир замер. В тишине неожиданной остановки какая-то потаенная боль, безмерная, пугающая, оттого и тщательно скрываемая, засветилась колючей пронзительной вспышкой. Захотелось заплакать, но журналистка сдержалась, подавила слезы. Только глаза заблестели.
- Извините меня, я пойду, - она схватила рюкзачок и стремительно выбежала в прихожую. Наспех натянула кеды. И, сдавленным голосом бросив, - Прощайте! – выбежала на лестницу, захлопнув дверь.
На улицу не пошла. Остановилась там, где курила перед встречей, достала сигарету, подожгла, затянулась. Болезненное состояние сменилось трепетным ощущением какой-то близости, резонанса. Он увидел ее душу, заглянул в самую глубь. Не просто случайно попал наугад брошенной фразой. А нащупал, распознал сокровенное. И тут уже не осталось сил сдерживаться, и незачем было. Она зарыдала. Умиление, боль, жалость к себе, жалость к нему. Одинокому, странному, будто постигшему какую-то неумолимую правду о трагичности жизни. Настя понимала это. Экзистенциализм чистой воды. Да и слыхала не раз, что у психологов случается такое – синдром перегорания. Когда слишком глубоко погружаются в изнанку человеческих судеб.
— 13 —
|