|
Но сделаем еще одно усилие, и вернемся, дорогой читатель, к тому, что же было дальше с этой девочкой, когда она подросла. Все детство я болела. И это совершенно не удивительно. Болезнь была нормой жизни: раз болела мама, болела и я, ведь мы были с ней одно целое. Но кроме болезней физических, были и психологические недуги. Страшная закомплексованность, неуверенность в себе, я с трудом преодолевала страх, чтобы выйти к доске и ответить на вопрос учителя. Если попробовать коротко сформулировать то состояние, в котором я находилась почти постоянно, – это страх перед людьми и жизнью, недоверие, постоянное сомнение в своих возможностях, при этом огромное желание быть нужной, быть в центре жизни. Эта двойственность, амбивалентность всегда свойственна людям, травмированным в детстве. У них всегда неадекватная самооценка: с одной стороны, заниженная, то есть им кажется, что они никогда не справятся с поставленной перед ними задачей или ситуацией, в которой они оказались; но одновременно будет присутствовать и завышенная самооценка, то есть ощущение, что именно ты и можешь решить эту задачу или найти выход из этой ситуации, причем сделаешь это лучше остальных. Однако страх и отсутствие права на ошибку парализуют этих людей, и любые поползновения к активности часто сводятся к нулю. В результате человек ничего не делает, никак себя не проявляет, но внутри его бурлит та активность, которая так и не выплеснулась наружу. Это очень опасное состояние, вредное с точки зрения психологического здоровья. Оно приводит к различным нарушениям, таким как неврозы, психосоматические расстройства и так далее. Это произошло и со мной. То ужасное состояние, в котором я находилась, не осознавая глубинных причин происходящего, подвело меня к краю пропасти. Впереди ждало отчаяние, болезнь, безнадежность и бесполезность. Но именно в такие моменты жизни, когда мы понимаем, что наши силы исчерпаны, мы открываемся иному миру и впускаем его в себя. Я благодарна этому опыту, ведь именно он изменил мою судьбу, привел к Богу, к вере, а затем и в психологию. Постепенно, погружаясь в понимание тех глубинных мотивов, которые всегда стоят за нашими мыслями и поступками, я начала осознавать, что опыт моего детства, потеря отца, отношения с мамой – не просто сюжеты моей жизни. Это то, что в значительной степени определяет мою жизнь. И пока я не пойму, что на самом деле лежит в глубине моей психики и моей души, я не пойму себя в полной мере и не смогу двигаться вперед. Постепенно я начала осознавать, что моя связь с мамой, которая совершенно естественна для любого ребенка, была не только связью с ее любовью, ее теплотой, ее нежностью. Это была связь и с ее болезнью, и с реакцией людей на нее и ее недуг. Первое лицо, которое видит ребенок, – это мама, она такая, какая есть, с огромной щекой, без речи, она не может взять тебя на руки, только гладит. Это так естественно, так нормально, ведь это твоя мама. Но мир говорит другое: нет, это ненормально, это ужасно, уродливо, жалко, любопытство толкает смотреть, но смотреть страшно! И это о моей маме, а значит, и обо мне! Ведь мы – одно! Именно это мой маленький мозг запомнил крепко-накрепко и так же решительно и бесповоротно вытеснил в бессознательные глубины психики. В результате сформировался страх перед людьми, недоверие к ним, близость к болезни, незнание здоровья. А дальше психика начала выбирать, фильтровать именно те ситуации, в которых эта модель жизни, точнее, существования, могла быть реализована. — 71 —
|