|
Когда мать, выйдя на звуки шагов, с причитаниями бросилась ко мне, чтобы донести до кровати, я окрысился на неё так, что она отшатнулась, и продолжал ходить. Отец, выйдя из спальни, мрачно так смотрел на меня, потом увел истерящую мать и молча ушел сам. А я продолжал ходить. Я ходил так неделю или две, потом я вышел на улицу – я ведь уже и забыл – что такое гулять по улице, а спустя год я пошел в школу, и спустя еще один побежал. Впервые за много лет я бежал и испытывал это потрясающее чувство. Я продолжал строить свое тело, занялся легкой атлетикой, беговыми лыжами, стайерским бегом, и в тринадцать лет, когда мать привела меня на плановый осмотр, новый врач долго вертел в руках мою карту и сравнивал написанное там с моими текущими анализами, после чего сказал, что тут, видимо, или какая-то ошибка, или что похуже, потому что мальчик совершенно здоров и абсолютно ясно, что у него всегда была здоровая печень. С тех пор я и испытывал уверенность в своих силах. Не фатализм, не беспечность, а уверенность в том, что если что, то буду бороться до конца, поэтому когда Фриц стал пугать меня генными мутациями, он немножко ошибся, потому что пугать меня именно этим было бессмысленно. Я, разумеется, не стал прерывать его поток красноречия, тем более что рассказывал он интересные вещи. -… и вот если у человека в четвертой хромосоме около тридцати, тридцати пяти повторов триплета CAG, который кодирует глутамин, то все отлично, а вот если их, скажем, тридцать девять, то как бы ты хорошо ни питался, какой бы здоровый образ жизни не вел, ну в общем что бы ты ни делал, а к первые симптомы болезни Хантингтона у тебя наступят в шестьдесят шесть лет, а в семьдесят пять ты с вероятностью в девяносто процентов станешь сумасшедшим. Если повторов сорок, а не тридцать девять, то в растение ты превратишься в шестьдесят лет, а если сорок одно – в пятьдесят пять. Сорок два – тридцать семь и так далее. И этот прогноз ни обойти, ни объехать. Он точен, как вращение Земли вокруг Солнца, и вся наша медицина бессильна. Ну пока что бессильна. В мозгу сто триллионов нервных клеток, и нет такого способа, чтобы мы могли залезть в них и вырезать лишние триплеты. Фриц явно любовался тем впечатлением, которое он планировал произвести, но мне хотелось поскорее перейти к сути вопроса. - Фриц, чудесный рассказ, замечательный, спасибо, но пора бы вернуться к делу. - Значит, правду? - Да, правду. - Прекрасно. – Фриц медленно наклонился, положив руки на стол, и я заметил, как напряглись и Клэр, и Маша. – Присесть не хочешь? — 319 —
|