|
Волна облегчения прокатилась по мне, когда я поспешила пройти вместе с госпожой Хеджмади с такой скоростью, на какую я только была способна, разделявшее нас пространство, которое вместо нескольких метров показалось мне дистанцией в несколько километров, и это все только для того, чтобы получить упрек от Бабы за то, что я двигаюсь слишком медленно, и что он вынужден меня поторопить. Затем тут же, стоя на веранде, он спросил меня о книге, которую я с благодарностью вручила ему. Потом он продолжил, спросив меня о ее названии, и настоял, чтобы я повторила его трижды, вынуждая меня произносить его с каждым разом все громче и громче. Затем он спросил меня о названиях трех предыдущих книг, снова заставив меня повторить трижды каждое из них и настаивая, чтобы я произносила их еще громче, чтобы каждый вокруг мог услышать их. Разве есть лучший способ прививать уверенность в Себе тому, кто всегда так остро испытывал недостаток в ней? В то время как эта короткая сцена доигрывалась, я решила, что это и было наше интервью: прямо здесь, на открытом месте, на виду у тысяч посетителей. Поэтому, когда Баба махнул нам обоим рукой пройти комнату для интервью, я была искренне удивлена. Видя мою нерешительность, он снова призвал меня поспешить. Последовавшее вслед за этим интервью было одним из самых странных среди тех, которые у меня были за все время. Во-первых, бхаджаны уже начались, и они исполнялись настолько громко, что было трудно слышать тихий голос Бабы, когда он говорил с нами. Во-вторых, когда наступило время задавать вопросы, которые я предварительно записала на листке бумаги, я просто не смогла найти мои очки для чтения в сумочке, и без них я не могла прочесть эти вопросы. После напрасных поисков, я протянула список Сиднею и попросила, чтобы он громко зачитал их мне. Но Баба выхватил список из моей руки и сам прочитал вопросы, бормоча ответы таким тихим голосом, что я не могла ни услышать, ни понять того, что он сказал, особенно учитывая громкое звучание исполняемых бхаджанов, звенящее в моих ушах. После краткого обсуждения книги, маршрута моих поездок в течение 1992 года, семейства и других вопросов, Баба внезапно повернулся, пронзительно посмотрел на меня и скомандовал громким и повелевающим голосом: "Иди и делай!" Случилось так, что всего за несколько дней до этого интервью я разговаривала с одним немецким преданным, упомянувшим, что одна из песен, которая была спета на конференции Саи, проведенной в Гамбурге двумя годами ранее, была основана на высказывании, которое Баба произнес во время беседы с ним на интервью, и оно было "Иди и делай". С тех пор, как я впервые услышала эту песню, она стала одной из моих самых любимых. И теперь Баба дал мне то же самое указание - "Иди и делай". С этими словами, повторяющимися эхом в моей голове, Баба завершил интервью, но перед этим он даровал мне паднамаскар. Затем, решительно положив свою руку на голову каждого из нас, он дал нам вибхути и отпустил нас. Ошеломленная, я прошла назад к моему месту, пробираясь между рядами сидящих преданных, тянущихся во всех направлениях. Как это обычно происходит на интервью, мой ум оказался полностью пустым, и он все еще оставался таким, и на сей раз даже больше обычного. После окончания бхаджанов мы поспешили назад в нашу комнату, чтобы упаковать последние еще не сложенные вещи перед отъездом в Бангалор и нашим полетом домой. — 115 —
|