Том 2. Марш тридцатого года

Даже офицеры на диване повернули головы. Алеша встал с кресла, мельком глянул на диван…

– Вы слышали, что я сказал?

– Слышал. Чистосердечно, вы говорите? Чистосердечно – я все-таки удивляюсь вашей авантюре и, простите меня, вашей… слепоте.

– Чудак!.. Вы сегодня умрете! Сегодня! Вам уже не к лицу удивляться! Алеша на несколько секунд задумался, отвернувшись в сторону. Полковник ожидал его ответа.

– Умру? Я – еще очень молодой большевик. Но… я умру… хорошо. А вы… вы все умираете… Пожалуйста!

Алеша улыбнулся ясно и открыто, как умел улыбаться его отец. Полковник пожал плечами.

– Как угодно. Так вы подержите где-нибудь.

Он чуть-чуть наклонил голову и пошел к дверям. Алеша только теперь увидел, что сапоги у полковника были очень простые, деревенские, их голенища гораздо были шире худых полковничьих ног. Сапоги эти скрылись за тяжелой, высокой дверью.

45

Алеша все смотрел на площадь, и часовой все ходил перед окном. Подоконник был широкий, Алеша положил на подоконник руки. Ухо начинало распухать и очень болело.

О том, что его сегодня расстреляют, Алеша не думал. В восемь часов предстоял еще полевой суд. Все эти соображения проходили на фоне обидного ощущения неудачи и глупого промаха. Если его не расстреляют, то положительно невозможно будет показаться своим на глаза. Алеша вспомнил, как он обнял девушек, отправляясь в разведку, – геройство весьма легкомысленное.

Он все надеялся, что Варя ушла. Марусю могли и захватить, но ведь никто не знает, что она в Красной гвардии.

Девчата расскажут о пулеметной заставе. Интересно, что принесла разведка с другой улицы, там был Степан, может быть, он действовал более разумно, чем Алеша. Все-таки у офицеров были кое-какие силы, а пулеметы – дело серьезное. Наступать прямо по улице нельзя. Следует пройти боковыми улицами и переулками. Можно выйти к пулеметам с тыла. А еще лучше – через двор: двор городской управы – проходной. Богатырчук об этом знает.

Силуэт часового проходил мимо окна и вдруг заслонился новой тенью, гораздо более стройной и тонкой, – кажется, офицер. Что-то застучало у самого здания гауптвахты – открыли дверь, через полминуты загремел засов у входа в камеру. Дверь открылась, рука с керосиновой лампочкой без стекла выдвинулась первая.

– Хорошо, – сказал кому-то Троицкий и закрыл дверь.

Алеша обернулся к нему, не снимая рук с подоконника. Троицкий поставил коптящую лампочку на деревянную койку, расстегнул шинель и сел на табуретке против Алеши в углу.

– Пришел поговорить с вами. Не удивляетесь? Пожалуйста.