|
Ран разгадал не только тайны символики. Ему открылось то, что произошло в 1244 году в ночь перед сдачей Монсегюра, когда три катара незаметно спустились по стене, унося с собой священные реликвии своей веры: волшебные регалии меровингского короля Дагоберата II и Святой Грааль. Скорее всего, Ран знал то место, куда эти реликвии были доставлены. И потому он был обречен. Тринадцатого марта 1939 года, почти в годовщину падения Монсегюра, Отто Ран погиб в снегах Тирольских гор при спуске в долину. Поползли слухи о самоубийстве. «Наподобие еретиков-катаров, – пишет Найджел Пенник, – Ран добровольно оставил мир, который распадался у него на глазах». Самоубийство? Но в разговорах с близкими Отто Ран утверждал, что его предали и его жизнь находится в опасности. Кто-то умело воспользовался тем, что за несколько лет до гибели Ран писал в своей книге «Крестовый поход против Святого Грааля»: «Их учение разрешало самоубийство, но утверждало, что человек может положить конец своей жизни не из-за отвращения, страха или боли, а только с целью полного освобождения от материи». Можно найти у Рана и откровения о Новом Завете, об Иисусе Христе и первых христианах в Кельнском соборе. Кельнский собор юбер аллес… Впервые прочитав эти строки, Мария не могла заснуть всю ночь. Другие бы оправдывали бессонницу непогодой или полнолунием, сваливали вину на стук дождя или слишком яркие звезды. Да на что угодно! На какие-нибудь вызывающие тошноту космо– и биоритмы, такие модные в современной запаршивевшей брошюрками России. Все ради того, чтобы не признаваться себе, что какие-то записи, какие-то каракули лишили тебя нормального сна и возымели будоражащее действие. Но Маша зареклась отговариваться подобными вещами. Она не собиралась прятаться от Тайны, отсиживаться в кустах – как бы чего не вышло. Она, как примерный пионер, всегда была готова к Приключению, к исследованиям, к поиску. Так сказать, science, но без fi ction. Но, прочитав дневники деда, впервые в жизни растерялась и испугалась. Утро настигло ее с головной болью, в которой почему-то пульсировало лишь одно-единственное: «Кельнский собор юбер аллес». А ведь эти слова деда еще в детстве превратились в слова-сорняки, которые так часто и бездумно украшают цветистые фразы. Сорное словцо, да и только. И вдруг оказалось, что оно таило в себе странный дневник со странными открытиями. О каких-то святых царях, Иисусе, катарах, ковчеге, скрывающем страшные истины. Как будто истины хоть когда-либо бывали не страшными… Утром она долго разглядывала себя в зеркало. Русые волосы, симпатичный курносый нос и пронзительные серые глаза – обычное лицо, каких тысячи. Правда, ей часто делали комплименты и называли писаной красавицей, но она сама так не считала. Подумаешь, природа наделила ее изящной фигурой и невысоким ростом, что всегда пользовалось популярностью у мальчиков. Ведь рядом с ней они чувствовали себя рыцарями. Маше было не до них, и сейчас она скептически разглядывала темные круги под глазами и скорбные складки возле рта. Надо что-то решать. Иначе ей грозит превратиться в старую развалину. Она задыхается в городских стенах, и даже ее любовь, Володька, ей в тягость. Его шутки вызывают только раздражение. И ежедневные ритуалы, предопределенные жизнью современного человека. Утренний кофе, моцион до работы, просиживание в офисе, легкие склоки, ужин у телевизора, неизменная книжка и беспокойный сон. На другое ее сейчас не хватало, резвиться и вдыхать жизнь полной грудью, как раньше, она не могла. Маша, мучительно морщась от мигрени, неожиданно приняла решение. Ноги сами понесли ее к кабинету начальства, а войдя в святая святых, оставалось только попросить отпуск за свой счет. Чутье вынудило ее подыграть бредовому дневнику, привнести элемент небывалого в размеренное существование. Она как будто бежала от собственной благоразумной тени. Четырнадцать дней в Кельне как гран-при за лучшую в мире неразумность. Как приятно чувствовать себя безбашенной и готовой на любые авантюры. Жизнь forever! — 8 —
|