|
Во всем, что мы делали, все еще подразумевалась привязанность к тому факту, что мы можем это делать, что те, кем мы были, или те, кем мы себя считали, могли изменить себя и стать кем угодно - Буддой или Христом. Мы принадлежали цивилизации, в которой человек привык диктовать природе свои условия - в определенных пределах, конечно, - и мы были настолько преданы рациональному уму и его влиянию, что полагали, будто можем придумать выход из любого затруднительного положения и при помощи одного лишь разума прийти к новому способу бытия. Но трудность в том, что озарение - это не какое-то конкретное достижение; озарение - это такое преображение бытия, когда по сути нет больше ни достигающего, ни самого достижения. Многие из нас не соглашались с определением пути, на котором мы оказывались. Мы начинали понимать, что он может иметь какое-то отношение к тому, что называли "Богом", "путем к Богу", или, если хотите, иметь дело с непроявленным состоянием Нирваны. А мы их на самом деле не желали, мы желали их желать. Это совсем иной уровень игры. Для большинства из нас вполне достаточно было желать желания Бога, или же желать желания озарения. Это сохраняло нам спокойствие, безопасность, уверенность с ощущением, что мы движемся в верном направлении. Жутковато становится, когда начинаешь растворяться в Пустоте. В книге "Быть здесь теперь" мы назвали это "кудрявый путь". А сила-то кроется в нас, в нашей честности с самими собой, в ясном осознании своих заблуждений. Мы вкусили чего-то, и нас влечет к этому, как мотылька к пламени; мы признаем свой страх, уже меньше театральности и мелодрамы: мы терпеливо и настойчиво осуществляем очищение бытия, необходимое для того, чтобы произошло это преображение. Уже понимая, что мы не можем его ни захватить, ни игнорировать, мы все же пытались сделать это. Пытаешься его схватить - выходишь ввысь и скатываешься вниз, чтобы добавить еще одну вершину к своей коллекции рассыпающихся бабочек. Пытаешься его оставить и вернуться к беспамятству, непониманию, что есть еще что-то, и не можешь этого сделать. Когда ты в самой гуще мощного чувственного наслаждения, в котором ты хотел забыться, тут голос всегда говорит тебе: "Теперь ты оно, твое интенсивное чувственное наслаждение". Ты не можешь ни войти, ни выйти. И вот мы здесь. Театральность уходит. Мы теперь признаем, что искренне и честно приводим свой внешний мир в гармонию с нашим внутренним восприятием, и нам не нужна больше так стараться создавать какое-то внешнее пространство, чтобы что-то доказать. Мы учимся не убивать своим интеллектом, выдумывая свой путь к святости, так как это кончается тюрьмой иного рода, и мы ловимся на претензии на то, чем мы не являемся. — 11 —
|