– Какое отношение страдание имеет к искусству? Причем здесь отопление? – наконец не выдержала моя дочь. Великий Писатель пропустил ее реплику мимо ушей. – Я страдал, – продолжал он. – Я боролся, чтобы стать писателем. В мое время было именно так, выживали сильнейшие. Гости затихли. Многие из них любили писать, но не один из них не был таким известным, как брюзга, захвативший микрофон. Великий Писатель продолжал: – Я не против, если кто‑то пишет для самовыражения, но они не должны называть себя писателями, а свою мазню творчеством. Они не настоящие писатели. А ты, Джулия, с этой своей книгой [ «Путь художника»]… Мне все равно, пусть ее хоть четыре миллиона купят. Ею только мебель подпирать. Не нужно всем людям писать. Из‑за всего этого сора в эфире хорошим писателям труднее издаваться. Писать – это не для любителей. Ну теперь он попал. – Мне обидно это слышать, – сказала я. – Обидно за себя и за всех остальных. Я верю, что люди имеют право писать. Писатели – не лосось, и выживают не только сильнейшие и даровитейшие. Я знаю – из своего же преподавательского опыта – что некоторые прекраснейшие голоса заглушаются зря. Обычно это жестокий учитель или родитель, какой‑нибудь неприятный случай, досадное происшествие, связанное с их творчеством. И моя цель – помочь возродить эти голоса. Некоторым моим ученикам далеко за пятьдесят, они всегда хотели писать – и когда все же начинают, они пишут, как ангелы. У всех нас есть право писать. Великий Писатель искоса смотрел на меня: – Так что мне теперь делать? Уйти? – Перестань быть таким ____________________ со мной, да еще и за моим столом, – сказала я. – Лучше отведай пирога. – Нет, спасибо. Обиженный, он удалился в гостиную дуться, пока все остальные заканчивали ужинать. Когда настал черед кофе, молодая художница присела рядом с ним. Он снова начал разглагольствовать. – Я говорю своим студентам: Джойс был великим писателем. Ему бы я поставил «пять». А все вы заслуживаете в лучшем случае пятерку с минусом, пока не покажете мне что‑то лучшее, чем Джойс, – вещал он. Я пыталась сосредоточиться на клубничном пироге, но мне кусок в горло не лез. Этот Великий Писатель вел творческую «программу». Скорее, творческий «погром». Мне стало плохо от одной мысли, что может статься с чувствительным молодым писателем от такого творческого мужланства. Под конец вечера Великий Писатель подошел ко мне попрощаться. – Тебе уж точно не понравится книга, над которой я работаю сейчас, – сказала я ему. – Я утверждаю, что лучше вообще отказаться от понятия «писатель». Что все должны писать. Что пусть у нас будет миллион писателей‑любителей, которые производят на свет романы «просто так». Мы все, черт возьми, когда‑то были любителями. Разве ты забыл об этом? — 155 —
|