|
Главным затруднением в переходе Шевченко в «Милан» был Григорий Суркис, который, с одной стороны, упорно и ни за что не хотел кому бы то ни было уступать своего аса, а с другой, приглядывался к зарубежью, чтобы не упустить удобного случая и продать его по самой выгодной цене. Поэтому, возбужденный «ухаживаниями» «Милана», он в то же время пытался понять, что на самом деле думали об этом «Ливерпуль», «Манчестер Юнайтед», «Ювентус», «Рома», «Барселона»… не отказываясь от мысли затеять за кулисами что‑то вроде аукциона. Галлиани и Брайда оказались способнейшими людьми и провернули операцию в два хода. Первый: не играть на повышение. Второй: не слишком затягивать дело, дабы не возбудить аппетит конкурирующих клубов. Уже в декабре 1998 года, то есть как раз в сезоне, по итогам которого Андрей станет лучшим украинским бомбардиром, в Киеве уже поговаривали, что теоретически договаривающиеся стороны могли прийти к обоюдному соглашению. Но Суркис, большой специалист в области отношений с общественностью и дипломат, побаивался официально делать какие‑то заявления о сделке, опасаясь народного возмущения. Столица Украины была буквально вся заклеена огромными плакатами с изображением своего идола. Газеты и телевидение стали следить за его вкусами и предпочтениями. Так, выяснилось, что, кроме украинской и японской кухни, Шева все чаще балуется пиццей или макаронами, которые очень хорошо готовил его киевский приятель. Среди закончивших карьеру суперфутболистов ему приписывали восхищение ван Бастеном, Кройффом и Марадоной, а среди действующих игроков (странное дело – всеми, кто выступал в Италии и, между прочим, ко многим из «Милана»): Мальдини, Костакурту, Веа, Роналдо, Зиданом, Дель Пьеро… По утрам почтальон приносил на «Динамо» уже не привычную сотню писем, а целые пачки. Число фанатов и поклонниц Шевченко росло от недели к неделе. Машину Андрея, который ездил уже на «Мерседесе» или «Ландровере» и мог позволить себе дачу рядом с президентской, осаждали болельщики, взбудораженные слухами о богатых европейских клубах, соперничавших за право его купить. Они умоляли его остаться. Во время перерывов и после тренировок он все чаще говорил с Михайличенко об итальянском футболе. Бывший игрок «Сампдории», постер которой висел на стене рядом с Блохиным, легендарным левым краем «Динамо» и сборной СССР, не уставал повторять: «Это трудный и сверхконкурентный футбол, но с твоим оптимизмом и уравновешенностью, готовностью открыто встретить любую трудность, тебе бояться нечего». Действительно, если он чего‑то и опасался, так это не сюрпризов со стороны мяча, а, скорее, необходимости коренным образом менять свою жизнь. Ясно, что он сможет больше заработать, но для него деньги не стояли на первом месте. Дело было в том, чтобы переехать в страну, где играли в самый прекрасный футбол в мире и надеть на себя футболку клуба со столетней историей, одного из самых титулованных и авториторитетнейших во всем мире. Папа Николай и мама Люба часто повторяли: «Смотри, Андрей, твой поезд может подойдет раз в жизни. Главное понять, тот ли это поезд и когда он подходит». Поняв, что это именно тот самый локомотив, разве мог он на него не сесть? «Динамо» навсегда оставалась для Андрея колыбелью, которая видела его рождение, следила за ростом и стремительными успехами. Он всегда будет любить «Динамо». А «Милан», возможно, – причал, предел его мечтаний. Стало быть, даже патрону Суркису ничего не оставалось, как сдаться на милость черно‑красного менеджмента, который заключал соглашение с той же конфиденциальностью, с какой вел переговоры с самого начала: без тамтамов, кричащих заголовков и прямых репортажей. — 15 —
|