|
Человек вне общества или бог, или зверь, в обществе же он – жертва существующего быта. И жертвы – все, если общество живет в противоестественных условиях! Заключение Человеческая мораль – удел смертных, а не богов. Насколько этот метафизический принцип близок власти? По сути, в этом и состоит катехизис Макиавелли для правительств. Кем-то замечено: государства делают предметом своей гордости такие поступки, которых обычный человек стыдится. Христианские государства завоевывают, грабят, порабощают, делая свои преступления объектом исторического нарциссизма. Прогрессивные правительства лгут, интригуют и подличают, называя свои низости государственной политикой. Куда подевалась их обыденная человеческая мораль? Неужто эти люди и в жизни таковы: грабят слабых, лгут близким, унижают малых и подличают с сильными? Мир полон государственного насилия. Насилие привычно и поучительно: империи служат образцом для малых государств в том, каких вершин могут достичь их злодеяния. Бомбежки мирного населения никого не трогают, общественность начинает возмущаться, когда узнает, что бомбы содержали обедненный уран. Об этом говорится давно и много. Если бы кто-то вознамерился составить список разоблачителей государства-Левиафана, ему пришлось бы включить в него всех мало-мальски приличных и разумных людей. Кто же истинный виновник всех мерзостей? Человек с его первородным солипсизмом! Кого следует пригвоздить к позорному столбу? Младенца, в котором бог и чудовище неразличимы! В детстве его постигло величайшее разочарование: у него отобрали исключительные права на мир, которым он владел безраздельно, выражая свою волю криком. Именно с тех пор он начал мечтать о власти. Все тираны и кандидаты в президенты растут из детства. Рис. 8 Что следует признать главным преступлением против человечности? Святыни. В святынях человек закрепляет свое эго. Святыни развязывают ему руки. Человеческая мораль – удел тех, у кого нет святынь. Святыня позволяет ощутить себя богом-чудовищем. Смертные выстраиваются в очередь к святыни: завладевший ею освобождается от морали, навязанной ему обществом в детстве. Со святыней в руках можно почувствовать себя сверхчеловеком и делать все: лгать, красть, убивать и прелюбодействовать. Младенец хочет оседлать Левиафана. Все политики в мире убеждены, что история – это «политическая проститутка». Имей волю и делай с ней, что хочешь, она все стерпит. Но История – не шлюха, она – часть природы. У нее есть законы, столь же незыблемые, как и законы физики. Эволюция продолжается в истории. И если в биологии возможность обеспечивается генетическими мутациями, а необходимость поддерживается естественным отбором, то в истории возможность возложена на экономику и политику, а стражем необходимости служит социология: исторический отбор уничтожает не оптимально живущие народы. Уж сколько их упало в эту бездну? — 38 —
|