|
Для этого необходимо преодолеть известную инерцию, ведь в течение многих лет в нашем отечестве представления о социальной поддержке не выходили за рамки социального обеспечения, то есть гарантии крова и пропитания из жалости и сострадания к людям, не способным о себе позаботиться, и лишь сравнительно недавно, когда миновала непосредственная угроза голодной смерти, представления людей о социальной справедливости перешли в разряд заботы о достойном существовании. Теперь нас интересует не только факт (инвалид, безработный, бродяга и т. п.), а феномен – мировоззрение и самочувствие этих людей. И здесь, когда речь идет не о куске хлеба, а более тонких материях, таких как ценностные ориентации, социальные позиции, личностные установки, без психолога обойтись невозможно. Мы должны ясно понимать и честно признавать, что общество и государство не в состоянии обеспечить каждому три основы для возможности достойно существовать: адаптацию как готовность принимать и выполнять требования среды как личностно значимые смыслы (Ю. Клейберг); идентификацию – готовность включиться в уклад жизни с присущими для нее ценностями (В. Петровский); институализацию – принятие идеалов, на которых строятся правовые институты, в качестве внутренних регуляторов поведения (М. Мид). И оставить для некоторых, кому это не по силам, возможность не гнаться за официальным статусом, а отступить в мир воображения, во всяком случае тогда, когда этот мир не враждебен обществу. Ведь известная деперсонализация (по Т. Шибутани) гораздо лучше насильственного приобщения к неприветствующей среде, так как способна примирить человека со многими житейскими неудачами. Придать его basic needs (самосохранения, принадлежности, самоуважения) иной вектор growth во избежание (по А. Маслоу) обостренной перцепции, переоценки себя, повышенной спонтанности, сосредоточенности, сопротивления «окультуриванию», идентификации себя с отрицательными героями и т.п. Другими словами, обратить отчуждение на пользу человеку, чтобы, не обещая лишнего, окрасить привычный уклад жизни иными тонами, а в ландшафте обыденной жизни изменить, казалось бы, закосневшие пропорции. Легко ли это сделать, вопрос другого сорта. Начнем с того, что за скорлупой отчуждения как правило скрывается уязвленное самолюбие. А всякое прикосновение к язве болезненно в любом случае даже с лечебной целью, особенно неловкое и неумелое. Здесь нужны не только навыки (многие ими владеют, научившись на ошибках своих и чужих), но и знания. С последними дела обстоят похуже. К сожалению, учебная литература по социальной работе переполнена описаниями впечатлений и мнениями (гуманитарной публицистикой) из пресловутого практического опыта и здравого смысла – этой, по словам Л. Троцкого, «низшей формы интеллекта, достаточной лишь при известных условиях. Достаточных, чтобы торговать, голосовать, руководить профессиональным союзом, но на арене более сложных обобщений обнаруживающих себя как сгусток предрассудков определенного класса и определенной эпохи». Да еще, по словам К. Юнга, принадлежащих «специалистам, с грехом пополам обученным психологии, то есть точкам зрения (по большей части различным в своей основе) на те или иные правила, по которым нужно обращаться с человеком»[2]. И дело здесь не только и не столько в естественном желании университетских преподавателей обойтись без науки если обстоятельства позволяют. А в иррациональной природе самого предмета изучения. — 2 —
|