|
Чтобы пояснить этот сложный ход своих рассуждений, авторы прибегают к аналогии с физикой. Почти во всех физических взаимодействиях, с которыми нам приходится сталкиваться в повседневной жизни, мы вполне обходимся ньютоновской и даже еще более некорректной аристотелевской физикой, и только в особых условиях (при скоростях, близких к скорости света) ученым приходится использовать более общую физическую теорию Эйнштейна. Точно так же дело обстоит и с человеческим поведением; обыденный диспозиционизм вполне срабатывает, пока не возникает некая нетипичная, нестандартная, «остраненная» ситуация, например, та, что смоделировал в своем знаменитом исследовании Стэнли Милгрэм. И в этих случаях часто пропадают индивидуальные различия, а большинство людей начинают действовать так, как диктуют внешние давления и ограничения и стоящие за ними люди-манипуляторы разного масштаба. Для того чтобы представить действие иных — «эйнштейновских» — законов в социальной жизни, нам нет нужды воображать скорости, близкие к скорости света. Достаточно лишь вспомнить описанный А.И. Солженицыным и В.Т.Шаламовым архипелаг ГУЛАГ или упоминаемые авторами книги нравы фашистской Германии и трагедию Холокоста. Седьмая глава книги посвящена тому, что может дать знание культуры, к которой принадлежит человек, и культурных различий для предсказания и понимания его поведения. Воздействие культуры авторы продолжают рассматривать сквозь тот же трехгранный «магический кристалл» социальной психологии. Они показывают, что разные культуры ставят человека в разные ситуации, помещают его в различные напряженные системы и вооружают его разными средствами субъективной интерпретации реальности. Что произвело на нас в этом разделе книги наиболее сильное впечатление, так это показ изменчивости культурно детерминированных характеристик людей. В сегодняшних российских условиях культура является объяснительной палочкой-выручалочкой для всех наших неприятностей и трудностей. Например, именно культурной спецификой россиян, их «менталитетом» чаще всего объясняют трудности на пути либеральных реформ. И подобная специфика действительно существует, но нет ничего ошибочнее считать сложившуюся конфигурацию этих отличий вечной, раз навсегда данной. Росс и Нисбетт убедительно демонстрируют изменчивость культурно детерминированных психологических образований и поведенческих привычек. Достаточно упомянуть хотя бы колоритное описание ими того, как за несколько десятилетий XX века изменился «менталитет» ирландцев в США и отношение к ним окружающих. На наш взгляд, российский менталитет и российская культура тоже меняются буквально на наших глазах, но в общественном мнении это пока недостаточно осознано. — 5 —
|