|
— Короче, я тебе все показала, все объяснила. Плата, сама видишь, символическая. Но за это, солнце, разбери мне чердак! Там, понимаешь ли, хлама немерено, а у меня рука не поднимается, каждая вещица что-нибудь да значит. Выбрасывай все безжалостно! Я тебе только спасибо скажу. Все равно не помню, что там навалено. Ну, попутный ветер в паруса! С этим бодрым напутствием археологиня отбыла навстречу новым открытиям, а я осталась. Дом напоминал мне не то склад на пристани, не то этнографический музей, и я долго еще не могла добраться до чердака — изучала ближайшие экспонаты. Но я — человек слова и обещания выполняю всегда. Поэтому очередь дошла и до чердака — кстати, действительно изрядно захламленного. А потом я грохнула кувшин, и появился этот… культурист, блин. Который сейчас стоял и пялился на меня, как будто это я появилась на чужом чердаке, а не он. — Ну и долго будем молчать? — сурово спросила я. — Говори, чего надо! — Слушаю и повинуюсь, — сообщил культурист, кланяясь и складывая руки лодочкой. — Чего-о-о? — выпучила глаза я. — Как ты сказал? — Слушаю и повинуюсь, о моя госпожа! — уточнил красавчик. «Так. Мало того что маньяк, так еще и извращенец», — догадалась я. А вслух сказала: — Эй, ты мне это брось! Садо-мазо — не мой стиль. В «жестокую госпожу» поиграешь в другом месте. — Да! Сады тоже могу! И дворцы, и минареты! Приказывай, о госпожа! — Да что ты заладил «приказывай, приказывай!» — рассердилась я. — Ты откуда здесь взялся? — Из кувшина, — застенчиво признался «культурист». — Джинны мы. — Мы? Ты не один? — ужаснулась я, озираясь по сторонам. — Один-одинешенек, вот уже три тысячи лет, — замахал руками рельефный мужчина. — Ага. Джинн… «Я раб лампы», — вспомнила я формулу из какого-то фильма. — Вовсе и не лампы, — насупился джинн. — Кувшина. И не раб, а обитатель. — Слушай, обитатель кувшина! — с досадой сказала я. У тебя нормальное имя есть? — Есть. Я… это… забыл! — Что забыл? — не поняла я. — Имя свое забыл, — растерянно сообщил джинн и заморгал длинными восточными ресницами. — Для джинна ты какой-то недотепистый, — заметила я. — Посидела бы ты три тысячи лет в кувшине, еще неизвестно, что бы ты помнила, — пробурчал он, забыв о субординации. Видимо, от растерянности. — В общем, ты прав, — дипломатично сказала я. — Три тысячи лет — срок немалый, сейчас таких не дают. — 7 —
|