|
У нас с братишкой Джимом сложилась своего рода традиция. Всякий раз, когда в конце службы отец Янг обращался к прихожанам со словами: «Идите же в мире, любите Господа и служите Ему!», а народ хором отвечал: «Благодарим Бога!» — мы поворачивались друг к другу и шепотом заканчивали: «...что служба кончилась!» Я с завистью смотрел на то, как сестра, а затем и старший брат, окончив школу, перестали ходить в церковь, и нетерпеливо ждал, когда же придет мой черед. В холодной церкви, под расписными сводами, меня не раз осаждали сомнения в том, что я здесь слышал. Ребенком я считал, что сомневаться в вере нельзя, и держал эти еретические мысли при себе. Однако они не давали мне покоя, и мой детский ум работал, пытаясь разрешить эти противоречия. Например, я не понимал, что такое Святая Троица. Как это возможно, что Отец, Сын и Святой Дух — все один и тот же Бог? Непонятно мне было и то, почему Бог не нашел лучшего способа примириться со своими грешными детьми, чем принести в жертву Своего Сына. В детстве я увлекался ацтеками, и когда в церкви говорили, что Господь послал Иисуса на крест за наши грехи, мне часто представлялся ацтекский вождь, ради умилостивления богов вырывающий из девичьей груди живое, еще бьющееся сердце. Если Господь и вправду Господь — почему Он не нашел никакого другого способа вернуть нас на путь спасения? Иногда я разглядывал прихожан и удивлялся про себя тому, что в церкви, расположенной в одном из самых бедных районов Южной Калифорнии, прихожане в основном белые и явно принадлежат к высшим классам. В Евангелиях последователи Иисуса описаны совсем иначе. Где же нищие, где больные, где алчущие и жаждущие? А ведь найти их несложно — достаточно отойти от церкви на несколько шагов. Но на службе их почему-то не видно. Странным казалось мне и то, что местному епископу, когда он приезжал к нам в церковь, устраивали прямо-таки царский прием. Иисус омывал ноги своим ученикам и учил, что первыми станут последние, а священники вели себя с епископом словно с царем. Как будто к ним Иисус так и не пришел. Сомнения мои усиливались после службы — когда, еще даже не выехав с парковки, отец принимался кричать на жену и детей. Только что больше часа мы старались приблизиться к Богу, просили у Него помощи и руководства, пели Ему хвалы, слушали Его слова, запечатленные в Писании — о смирении, о любви к ближним и даже врагам как к самим себе. Хотя в церкви я отчаянно скучал, служба оказывала на меня свое действие — выходя из тяжелых деревянных дверей, я часто испытывал душевный подъем, ощущал близость святости и чистоты. Но папа явно ничего подобного не чувствовал. Его гневные тирады по дороге домой поражали меня, как богохульство. Как же он может, еще не доехав до дома, с такой легкостью выкидывать из головы все, что только что слышал? — 4 —
|