|
— Я не то хотела сказать, — говорила она, — я хотела сказать: не играй ты так, не декламируй. Зачем это? Он убивает тебя. Выпусти цепочку. Еще не поздно. — Не играть! — взревел Актер. — Что ты имеешь в виду? Я не мог уже различить Карлика (он как бы слился с цепью) и не мог увидеть, к кому обращается Женщина — к нему или к Актеру. — Скорей! — торопила она. — Еще не поздно! Перестань! — А что я такое делаю? — Ты играешь на жалости. Мы все грешили этим на земле. Жалость — великое благо, но ее можно неверно использовать. Понимаешь, вроде шантажа. Те, кто выбрал несчастье, не дают другим радоваться. Я ведь знаю теперь! Ты и в детстве так делал. Чем просить прощения, ты шел поплакать на чердак… Ты знал, что кто-нибудь из сестер скажет рано или поздно: «Не могу, он там плачет…» Ты шантажировал их, играл на жалости, и они сдавались. А потом, со мной… Ну, ничего, это не важно, ты только сейчас перестань. — И это все, — спросил Актер, — что ты поняла обо мне за долгие годы? Что стало с Карликом, я не знаю. То ли он полз по цепи, как муха, то ли всосался в нее. — Фрэнк, послушай меня, — сказала Женщина. — Подумай немного. Разве радость так и должна оставаться беззащитной перед теми, кто лучше будет страдать, чем поступится своей волей? Ты ведь страдал, теперь я знаю. Ты и довел себя этим. Но сейчас ты уже не можешь заразить своими страданиями. Наш здешний свет спрособен поглотить всю тьму, а тьма твоя не обнимет здешнего света. Не надо, перестань, иди к нам! Неужели ты думал, что любовь и радость вечно будут зависеть от мрака и жалоб? Неужели ты не знал, что сильны именно радость и любовь? — Любовь? — повторил Актер. — Ты смеешь произносить это священное слово? Он подобрал цепочку, болтающуюся на его ошейнике, и куда-то ее сунул. Кажется, он ее проглотил. Только тут Прекрасная Женщина взглянула прямо на него. — Где Фрэнк? — спросила она. — Кто вы такой? Я вас не знаю. Вы лучше уйдите. А хотите — останьтесь. Я пошла бы с вами в ад, если бы могла, и если бы это помогло, но вы не можете вложить ад в мое сердце. — Ты меня не любишь, — тонким голосом проговорил Актер. Его почти не было видно. — Я не могу любить ложь, — сказала она, — я не могу любить то, чего нет. Он не ответил. Он исчез. Она стояла одна, только серенькая птичка прыгала у ее ног, приминая легкими лапками траву, которую я не смог бы согнуть. Наконец, она двинулась в путь, а светлые духи поджидали ее и пели так: Владыке нашему Господь Дал полноту щедрот. Владыке нашему Господь Дал силу над врагом: Пляcать пусть будет перед Ним — 36 —
|