Радостная Весть

Многие слова Христа нам до сих пор непостижимы, потому что мы еще неандертальцы духа и нравственности, потому что евангельская стрела нацелена в вечность, потому что история христианства только начинается и то, что было раньше, то, что мы сейчас называем историей христианства, — это во многом еще неумелые и неудачные попытки реализовать его.

Вы скажете: ну а как же, у вас были такие великие мастера, как неведомые иконописцы, Андрей Рублев и т. д.! Да, конечно, были и великие святые, это были предтечи, они шли на фоне черного моря грязи, крови и слез. Очевидно, это главное, что хотел (а может быть, невольно так получилось) показать Тарковский в своем фильме «Андрей Рублев». Вы подумайте, на каком фоне создалось это нежнейшее, феерическое, божественное видение Троицы! То, что изображено в этом фильме, было правдой. Войны, пытки, предательства, насилие, пожары, дикость. На этом фоне человек, не просвещенный Богом, мог создавать только «Капричос», какие создавал Гойя. А Рублев создал божественное видение. Значит, он черпал это не из действительности, которая была вокруг него, а из духовного мира.

Христианство — это не новая этика, а новая жизнь. Новая жизнь, которая приводит человека в непосредственное соприкосновение с Богом, — это новый союз, Новый Завет. И в чем же тут тайна, как понять это? Почему, как магнитом, человечество притягивает к личности Иисуса Христа, хотя Он пришел в мир уничиженный? И не было ни таинственности неких мудрецов, ни поэтической экзотики восточной философии.

Все, что Он говорил, было просто, ясно. И даже примеры Его притч были взяты из обыденной жизни. Это тайна, которую Он раскрывает в коротких словах, мы их слышим в Евангелии от Иоанна. Филипп говорит: покажи нам Отца. Тот, кого греки назвали Архэ (Первоначало), — где Он? И Иисус отвечает, как не отвечал ни один философ на земле: «Столько времени Я с вами, и ты не. знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца». Такие слова Он говорил не раз, и многие люди поворачивались к Нему спиной и в негодовании уходили, потому что это был всегда вызов. Надо было понять особую тайну.

Никогда прямо Христос не формулировал эту тайну. Он только спрашивал людей: за кого Меня принимают? — За пророка, за воскресшего Иоанна Крестителя. — А вы? — Ты Помазанник, Царь, Мессия, Сын Бога Живого… Здесь опыт должен какой–то внутренний открыться. И Он это спрашивает до сих пор, спрашивает каждого, потому что это говорит Бог человеческими устами.

Иисус Христос — это человеческий лик Бесконечного, Неизъяснимого, Необъятного, Неисповедимого, Безымянного. И прав был Лао–цзы, когда говорил, что имя, которое мы не произносим, и есть вечное имя… Да, Безымянное и Непостижимое. А тут Он не только называемый, но даже называемый по имени, даже называемый человеческим именем. Тот, Кто несет вместе с нами тяготы жизни. Вот в этом центр и ось христианства.