|
Бывает, что предательство терпят, что при мысли о благе - благе того, кто предательство совершает - субъект умеряет свои притязания, говоря что ж, коль дело обстоит таким образом, ока- 409 жемся от наших видов на будущее, так как оба мы, во всяком случае, я, лучшего не заслуживаем, так что пойдем лучше общим путем. Это и есть, имейте в виду, структура того, что я называю поступиться своим желанием. Когда предел, где я представил вам связанными воедино презрение к другому и презрение к себе самому, оказывается пройден, обратного пути уже нет. Поправить дело можно, но отрешиться от содеянного нельзя. Разве не говорит этот усвоенный на опыте факт о том, что психоанализ служит буссолью, способной указать нам в поле этики верное направление? Итак, я высказал три положения. Во-первых, единственное, в чем можно быть виновным, это в том, что вы поступились своим желанием. Во-вторых, мы дали определение героя - это тот, кого можно предать безнаказанно. В-третьих, последнее свойство доступно не каждому - в нем-то как раз и заключается различие между обычным человеком и героем, различие куда более загадочное, чем полагают. Обычного человека предательство, без которого не обходится почти никогда, отбрасывает назад, обрекая на служение благу - при условии, конечно, что для него остается тайной, какую он в этом служении цель преследует. Что касается области благ, то она, разумеется, существует, этого отрицать не приходится, но я все же осмелюсь предложить обратную перспективу и высказать следующее, четвертое положение - не существует иного блага, кроме того, что может послужить платой за доступ к желанию - ведь желание мы уже определили в другом месте как метонимию нашего бытия. Ручеек, где протекает желание, это не просто модуляция означающей цепочки, а то, что стелется под ней и является, собственно говоря, тем, что суть, и в то же время не суть, мы сами, собственным нашим бытием и не-бытием - тем, что в поступке нашем выступает как его означаемое и переходит, под всеми значениями, от одного означающего цепочки к другому. Я вам уже объяснял это в последний раз на примере метонимии поедания книги. Метонимией этой я, правда, воспользовался по наитию, но присмотревшись к ней, вы убедитесь в том, что это ее, метонимии, крайний случай. Что и не удивительно - ведь принадлежит она Св. Иоанну, тому самому, что началом всему 410 положил Слово. Перед нами, конечно, идея, родившаяся в голове писателя - Иоанн был действительно писателем до мозга костей, - но обратите внимание, что в поедании книги то самое, что Фрейд неосторожно считал не подлежащим замене или смещению, то есть голод, сталкивается с чем-то таким, что, вроде бы, не предназначено для съедения, то есть с книгой. В поедании книги нам воочию дано то, что как раз и имел в виду Фрейд, говоря о сублимации как смене не объекта, а цели. Ведь последнее вовсе не лежит на поверхности. — 305 —
|