Ребенка бьют

предположение о том, что здесь могло бы иметь место обратно пропорциональное

соотношение, не может быть доказано в силу односторонности нашего материала.

Людей, которые доставляли материал для этих анализов, очень редко били в

детстве - во всяком случае, их воспитывали не розгами. Естественно, каждый

из этих детей в том или ином случае имел возможность почувствовать

превосходящую физическую силу своих родителей или воспитателей, а то, что в

любой детской нет недостатка в потасовках между самими детьми, и вовсе не

нужно выделять как-то особо.

Наше исследование не прочь было извлечь побольше сведений из тех ранних

и несложных фантазий, которые явным образом восходят к влиянию школьных

впечатлений и чтения этого периода. Кем был избиваемый ребенок? Самим

фантазирующим или каким-то посторонним? Был ли это всегда один и тот же

ребенок или сколь угодно часто другой? Кем был тот, кто бил ребенка?

Какой-то взрослый? И кто тогда? Или же ребенок фантазировал, будто он сам

бьет другого? Никаких сведений, проливающих свет на все эти вопросы, мы не

получали - всегда лишь один робкий ответ: "Больше я об этом ничего не знаю;

ребенка бьют."

Справки относительно пола избиваемого ребенка имели больший успех, но и

они не вносили никакой ясности. Иногда нам отвечали: "Всегда лишь мальчиков"

или "Лишь девочек"; чаще ответ гласил: "Этого я не знаю" или: "Это все

равно". То, что имело значение для исследователя - некое устойчивое

соотношение между полом фантазирующего и полом избиваемого ребенка, -

зафиксировать так и не удавалось. Порой обнаруживалась еще одна характерная

деталь содержания фантазии: "Маленького ребенка бьют по голой попе".

В данных обстоятельствах поначалу нельзя было даже решить, обозначить

ли примыкающее к фантазии битья удовольствие как садистское или же как

мазохистское.

Понять такую фантазию, возникающую в раннем детском возрасте,