|
Джон Фаулз «Волхв» Костя с художником сидели напротив картины.
Он шел к метро, иногда рассеянно натыкаясь на прохожих, не замечая этого, бормоча про себя этот вопрос, который оказался неожиданным ответом. Ответом на то, что происходило с ним, Костей весь этот год, а может быть и ответом на что-то большее... Возле «Петроградской» он остановился. Нет, он не поедет сейчас домой... Ему нужно пройтись, побыть среди людей, среди толпы. Что-то терзало его. «Не я ли, Господи?» – Нет, предательство Иуды Искариота и те параллели, на которые намекал художник, тут не при чем. Здесь нечто иное... Костя спустился в подземный переход, вышел на Большой проспект – шумный, наполненный машинами и людьми. Пошел по направлению к Тучкову мосту. Перед его глазами стояла картина Николая Владимировича. И внимание его было приковано отнюдь не к Иуде, который сидел вторым по левую руку Спасителя. Внимание прилепилось к совсем другому человеку. Человеку, который, может быть, и вопроса этого страшного себе не задавал, будучи уверенным в своей верности Иисусу. В тот момент он был изображен припавшим к груди Учителя. Любимый ученик... И вот какие мысли зарождались у Кости: «В бессознательном имеется в наличии все то, что отвергается сознанием, и его проявления бывают тем более мрачными и несущими угрозу, чем более сознание взыскует для себя световой природы и претендует на моральный авторитет. Иоанн – единственный из Апостолов, умер своей смертью в старости. Всю свою жизнь он должен был, в качестве авторитета, вести образцовую жизнь и демонстрировать общине христианские добродетели истинной веры: смирение, терпение, жертвенность, бескорыстную любовь и отречение от всех мирских наслаждений. По этой причине в бессознательное вытесняются раздражительность, гнев, дурное настроение и эмоциональные взрывы - которые являются классическими сопутствующими симптомами хронической добродетельности. За долгую безгрешную жизнь таких вытесненных импульсов агрессии накопилось, вероятно, множество. И что же? Под старость Иоанна посещает невиданного размаха кровавое видение, записанное им как «Откровение» и известное всем последующим поколениям, как Апокалипсис...[41] Его бессознательное, видимо, получившее какой-то импульс от коллективных Ветхозаветных пластов, не могло более удерживать вытесняемый материал и выдало доведенный до крайности сюжет, где любящий Христос предстает вдруг карающим и беспощадным судьёй... Яхве вновь поворачивается своей теневой стороной, переставая быть благим Отцом, насылая неслыханные страдания и смерть на миллионы людей... Авторитет визионера, как благочестивого христианина очень велик, и его «Откровение» становится каноническим. В течении двух тысячелетий оно намаливается сотнями миллионов верующих... И что мы имеем? А имеем мы ни что иное, как «нечаянную» суггестию, сгущающуюся с каждым веком как снежный ком и начинающую воплощаться в наши дни! Апокалипсис – наследие Ветхого Завета – отнюдь не предвидение, а предписание! Вот она – та самая общечеловеческая программа «не живи», о которой на днях говорил Гриша! О, праведность, – сколь же зловещи твои последствия, проистекающие из благих намерений! «Не я ли, Господи!» - Страшный вопрос! Вопрос, относящийся к каждому! Абсолютно к каждому из живших, живущих и тех, кто будет жить на этой Земле! Крики: «распни его!» - крики тех, кого Иисус простил и спас, - чем хуже они записей своего кровавого видения этим праведником, который, если бы ведал, что творил, унес бы свое откровение в могилу? Но кто, собственно, ведает, что он творит?» — 146 —
|