|
Бегун вдруг расслабленно обмяк, не зная — то ли смеяться, то ли материть Гришку. Он обернулся к Пинчеру — тот с усмешкой наблюдал за ним. — Так вы теперь… — начал Бегун. — Я теперь начальник хранилища, — ответил Пинчер. — Имею я право на спокойную старость? Не до пенсии же за вами бегать… — он деловито глянул на часы. — Все собрались? Епархия здесь? — Здесь, — откликнулись трое священников, длинноволосые, в цивильных старомодных костюмах. Бегун их не заметил поначалу. — Третьяковка? — Это мы, — подтянулись ближе две тетки в очках на пол — лица, сильно крашенные и чопорные — типичные кандидатки-искусствоведки, музейные злобные крысы. — Прошу, — Пинчер первым двинулся в глубь здания. Они спустились в подвал, — Бегун потерял счет подземным этажам, перекрытым стальными дверями, как отсеки подводной лодки, — миновали несколько внутренних постов, и после очередной проверки документов дежурный лейтенант открыл наконец перед ними бронированную дверь в хранилище вещественных доказательств. В первом зале стояли на стеллажах сотни магнитофонов всех существующих на свете фирм, от карманных плейерков до многоэтажных музыкальных центров, видаки и видеокамеры, фотоаппараты и микроволновые печи — все, что создала цивилизация для облегчения бренного человеческого бытия — с наклеенными вкривь и вкось инвентарными номерами, сотни телевизоров отражали в погасших экранах неяркие лампы и фигуры редких здесь гостей; в другом были собраны достижения человеческого разума в деле уничтожения себе подобных — лежали снопами сабли, шпаги и палаши — грубоватые боевые и затейливые наградные с Георгием на рукояти, с золотой и серебряной насечкой, стояли в козлах инкрустированные перламутром фузеи и новенькие «Калашниковы», мушкеты и гранатометы, булавы и базуки; в третьем сияли золотом на ультрамарине китайские вазы, матово светился кузнецовский фарфор, посверкивал гранями немецкий хрусталь; в следующем громоздились друг на друге сейфы с драгоценностями, а ювелирка попроще внавал лежала в ящиках с номерами дела, как в пиратских сундуках. Наконец процессия остановилась в зале, где от пола до потолка, как дрова в поленнице, сложены были иконы… Бегун с горящими глазами, забыв обо всем на свете, копался в залежах досок, рассматривал то в упор, то на вытянутых руках, отставлял лучшие. Рядом толклись святые отцы и третьяковские крысы, молчаливо тесня друг друга плечами, стараясь первыми схватить хорошую икону. — Ты посмотри, а? — Бегун в восторге показал Грише доску. — «Сошествие в ад»! Палех, Гриша, чистый Палех! Я за двадцать лет такого не видел. Ведь каждый лик прописан… — 10 —
|