|
Радужные овцы прятались до поры до времени за сценой, на дне овражка. Волнуясь ничуть не меньше музыкантов, они торопливо прокручивали в уме все движения маршей и танцев, которые им предстояло сейчас впервые исполнить перед публикой. На узкой, крутой дорожке, тянущейся вдоль скалы над сценой, каким-то чудом прилепились четыре фермерских фургона: передние колеса заблокированы, валы задних приподняты на домкратах, водители сидят в кабинах — ждут представления. И вот наконец главный волынщик кивнул своим товарищам. Те вдунули воздух в меха. Сперва зазвучали басовые трубы — едва слышно. Но уже через несколько долей волынки грянули в полную силу — пронзительным орлиным криком, леденящим кровь. На долгие секунды толпа у подножья скалы замерла... и тут из-под барабанных палочек вырвалась первая дробь. А волынки уже выводили мелодию старинного медленного марша — «Сегодня ночью хорьки Шотландии возвращаются домой». Медленно-медленно катились до предела напряженные трели, и мало-помалу публику охватила дрожь. И вдруг — новый звук, хотя сцена по-прежнему пустовала. Такой же медленный цокот копыт, бьющих в унисон. И наконец из-за гладкой скалы показался помпон шотландского берета... одного... пяти... десяти, двадцати... и вот с обеих сторон на сцену хлынули разноцветные «Радужные зуавы». Музыка понемногу набирала темп, марш звучал все быстрей, и все быстрей вторили ему проворные копытца. Выстроившись рядами по цвету, актеры бесстрастно отбивали ритм — и никто ни разу не сбился с шага. Одни утверждали позже, будто овец для представления подковали, но другие не соглашались: это были самые настоящие копыта, говорили они, просто сцена была очень твердая и эхо получалось гулкое, как от стальных набоек. Начало было грандиозное. Толпа затаила дыхание. А волынки все ускоряли темп, и копыта гремели, как гром, а затем, с первой неожиданной синкопой, толпа разразилась криками безудержного восторга. А волынки не унимались, и музыка звучала все быстрей и быстрей — вдвое, втрое, вчетверо быстрее прежнего, пока сцену не захлестнул настоящий ураган красок. Разноцветные фигурки зуавов вертелись, как в гигантском калейдоскопе, с такой бешеной скоростью, что зрители уже не различали ног, отбивающих ритм, — и вдруг, на одном вздохе... ...тишина. Эхо. Эхо... Не в силах больше сдерживать напряжение, толпа взорвалась воплем — таким пронзительным и громким, что несколько зуавов, еще не успевших отдышаться после пляски, в ужасе крепко зажмурились. Вот так и начался тот незабываемый вечер. Вслед за мастерами марша выступили радужные плясуны: сперва они исполнили фантастически сложные ритмы под волынку, а под конец станцевали a capella, под неистовую музыку собственных копыт. В какой-то момент две пары овечек подпрыгнули одновременно, взбежали на несколько шагов вверх по отвесным боковым стенам и приземлились вновь, исполнив слаженное сальто. А ближе к концу номера зрители насчитали целых шесть живых вертушек, кружащихся на сцене с такой скоростью, что цвета уже сливались в сплошное радужное пятно. — 53 —
|