Полужизнь

хозяев, и африканские семьи, поначалу робевшие перед такими людьми, как Ана,

стали потихоньку переселяться на широкие веранды, увитые бугенвиллеей.

Это была тяжелая пора. Накануне всеобщего кризиса госпожа Норонья

советовала нам запасаться одеждой. Мы запасались бензином. У нас в поместье

была своя колонка; мы наполняли канистры и прятали их; без наших

лендроверов мы пропали бы наверняка. Генератор уже никто не включал. Наши

ночи стали тихими, и мы познакомились с волшебной игрой теней при свете

масляной лампы. В считанные месяцы все пришло в упадок и вернулось к тому

состоянию, в котором пребывало на заре освоения страны, когда дед Аны жил

здесь вплотную к земле, бок о бок с погодой, насекомыми и болезнями и бок о

бок со своими соседями и работниками-африканцами, когда комфорт еще не

выжали из этого сурового края, точно кровь из камня.

Граса неплохо справлялась со своим новым хозяйством. В каком-то смысле

ее мечта все же исполнилась: теперь у нее был домик и участок в два акра,

свои куры и фруктовые деревья. Смена государственного режима пугала ее

меньше, чем Ану. Она сказала:

- Они хотят все разделить поровну. Так справедливее. Видишь, монашки в

конечном счете оказались правы. Пришло время, когда мы все должны стать

бедными. Нам надо поделиться тем, что у нас есть. Это правильно. Мы должны

быть такими же, как все. Служить и приносить пользу. Я отдам им все, что

имею, и даже не буду ждать, пока меня попросят. Пусть возьмут этот дом. -

Двое детей Грасы вместе со многими ее родственниками отбыли в Португалию. -

Уехали, и на здоровье. Я на них рассердилась. В Португалии они должны будут

заполнить кучу бумаг, чтобы объяснить, кто они такие. Разве кто-нибудь

может это сделать? Как человек может объяснить, кто он такой? Они должны

будут написать в своих бумагах, что они португальцы. А мне здесь это не

нужно. Здесь похоронен мой дед. Он умер молодым. Сейчас он со всеми