|
- В посольства - визы получать. - В какие? - Географию учили? - Польша, ГДР... - Эти не надо. ФРГ, Бельгия - транзитные. Потом к французам. И смотрите! - переходит вдруг на крик. - По Европам чтоб не ездить. Раз виза во Францию, во Франции и сидеть. А то взяли моду: то Италию прихватят, то Швейцарию. Это поэтесса, алкоголичка, так ващще: исхитрилась аж за океан. Гастролеры! Вся красная, в мундире и погонах. - Чем, собственно, я вызвал? - А уважать границы надо! Уважаешь здесь, так уважай и там! Александру ударило в голову, как он швыряет ей вонючий паспорт: "Вот вам ваша Франция!" Он поскорей втолкнул его в карман и выскочил на крике: - Следующий! Снежинки кружились в досоветской перспективе Колпачного переулка. Под ногами захрустел растаявший и вновь подмерзший снег. Воздух ожигал ноздри, и казалось, что все это происходит не с ним, не может быть, чтоб с ним, таким здешним, таким всецело посюсторонним - от мира сего. И внезапно захотелось пельменей. Разваренных и обжигающих - полный судок. Общепи-товский, из нержавеющей, с горячими исцарапанными отворотами. С маслом, со сметаной, с перцем, уксусом, горчицей и кем-то за мрамором стоящим рядом, плечо в плечо - таким понятным и своим, что... И это все отдать? Лишиться добровольно? Ностальгия волоклась, как на цепи ядро, причем, с такой нарастающей гравитационной силой, что поравнявшись с пожарной каланчой, он остановился и полез за пазуху. Просиял герб СССР. Фото в соответствии. Нет, это не сон, шлагбаум поднят. Теперь надеяться им только на внутренние границы. На то, что не сумеет преступить... В самом центре Москвы, между маршами спуска в подземный переход и в метро "Площадь Ногина" лежал, закатив глаза и выставив бороду, могучий среднеазиат в сапогах, халате и чалме, пропитавшейся кровью. Плотнеющая перед часом пик толпа его огибала, и дела до гостя столицы, возможно, уже умершего, не было далее элегантному (рядом с ЦК КПСС) милиционеру, который любезничал с кассиршей, поигрывая белой дубинкой. Он тоже пробежал, спеша со всеми вниз... Невероятность происходящего подчеркивали цифры. В Центральном бюро путешествий "Интурист" билет до "станции Париж" ему продали за сто пятьдесят два рубля и 98 коп. Две копейки сдачи он бросил в щель ближайшего автомата, чтобы сообщить приятелю, который не знает ничего: - Шестого ноября. Поезд девятнадцать. В двадцать десять отходит с Белорусского. Если хочешь, приходи проводишь. - Что, далеко собрался? - Далеко. - Но не надолго? Сбычась за рулем, таксист молчал. По радио шла трансляция праздничного концерта из Дворца съездов. Машина напоследок попалась паршивая. Продавленное сиденье в наскоро заштопанных бритвенных шрамах, из-под ног вонь бензина с плохо отмытой предпраздничной рвотой. В струящиеся стекла прощально смотрела Москва: глянцево-черный асфальт, окна, сияющие телеизлучением, древки флагов на фонарях - хлещущие чернотой полотна. — 143 —
|