Преступление

— Нет, вы когда-нибудь слышали, чтоб ирландец танцевал? — вопрошает он сразу Леннокса, Надию, Долорес, Билла и Джессику. Вся компания в ожидании ланча пьет коктейли, ресторан Джинджеров любимый — «Мексикан Кантона».
— А как же Майкл Флэтли? — парирует Джессика.
— Так он гомик; эти танцевать мастера, будь они хоть ирландцы, хоть кто, — усмехается Джинджер. — А я говорю о нормальных гетеросексуальных ирландцах, таких как наш Билл.
— Флэтли — не гей. Он женат, — возражает Джессика, поднося к губам бокал с «Маргаритой».
— Чтоб парень так танцевал и гомиком не был? — ржет Джинджер.
Прямо как в столовке в добром старом Феттс, ловит себя на мысли Леннокс. Думает о Тианне; девочка сейчас с Труди, решение прошвырнуться с ней по магазинам посетило Труди внезапно. Леннокс спрашивает Надию, как одеваются девочки в школе, где она работает.
— Ох, это моя основная головная боль, — отвечает Надия, хрустя кусочком сальсы, обмакнутым в соус. — Постоянно отправляю их домой переодеваться. Десятилетние, одиннадцатилетние, двенадцатилетние девочки носят мини-юбки. У них трусы видны. Обычно я говорю: «Иди домой, детка, надень что-нибудь поскромнее». Они в большинстве своем вовсе не думают о подтексте, для них это просто мода. Считают меня злющей старой девой. Надия смеется, откидывает со лба длинные локоны. — А что будет, если все на самотек пустить? На девочек начнут заглядываться парни — и взрослые мужчины. А они и рады попой повертеть, сами ведь не понимают, что творят.
В последнюю неделю Леннокс не раз ловил себя на внимании к девочкам-подросткам — что они носят, что читают, какие диски слушают, как разговаривают между собой. Он в курсе: нынешние девочки раньше созревают, у них раньше начинаются месячные. Похоже, процесс взросления сейчас проходит болезненнее, чем когда-либо. Леннокс вспоминает собственное детство, безоблачное вплоть до кошмара в туннеле, обрушившего черный занавес, скрывшего солнце. Впрочем, возможно, именно по этой причине весь предыдущий период видится Ленноксу в розовом свете.
Лес Броуди. Вот кто мог бы рассказать, как оно было до. Потому что Леса случившееся не сломило. Да, верно, он в подростковом возрасте съехал с катушек, хулиганил, но сейчас у него семья, дети, стабильная работа в компании, занимающейся установкой сантехники. Настоящая жертва — Рэй Леннокс. Лес просто принял свою боль и стал жить дальше. Что если бы уголовники изнасиловали не Леса, а Леннокса? Он всего лишь сосал грязный член. Леннокс ловит себя на том, что передергивает плечами. С горькой усмешкой. Сама мысль представляется фарсом, безобидной пантомимой; конечно, она не тянет на крестовый поход. Как бы Ленноке реагировал, как бы все обернулось, если бы их с Лесом поменяли ролями? Пожалуй, гораздо хуже реагировал бы, приходит он к мрачному выводу, делает глоток апельсинового сока, в то время как хочется ему «Маргариту», только он не рискует ее заказать. Он был идиотом, он поддался собственному страху, он даже не понял, что спугнул Дирингову банду.
В одном Леннокс не сомневается: Америка куда более сложная страна, чем ему успело открыться в прежние приезды. Она не сводится к внушительным автомобилям и нелепым с точки зрения британца видам спорта. Верно: здесь даже именитый автор в каждой книге, в разделе «Благодарности», обязан поминать «тот самый вкус» фасованного желе; здесь киношное зверье претерпевает невероятные метаморфозы. Но здесь Леннокс узнал кое-что и о себе. Он привык прятаться за завесой кальви-нистского уныния, которое для его племени все равно что тартан и килт; привык прятаться, поскольку знал: самонадеянность от горьких уроков не спасает. Но теперь он увидел, как поведением скорректировать последствия. Теперь ему было бы трудно применить к прожитому пассивный стоицизм.
— Ну слава богу, а то я умираю есть хочу, — восклицает Джинджер и берет меню, потому что в ресторан входят Труди и
Тианна, довольные, увешанные пакетами и пакетиками; хороша, что я теперь от шопинга избавлен, думает Леннокс. Труди
и Тианна в последнюю неделю постоянно вместе, о них даже говорят теперь «наши девочки», обобщенно. Тианнины темные
волосы зачесаны назад и придерживаются великолепными солнечными очками. На ней темно-красное в белый горошек платье до колена, на шее белый шелковый шарфик, на ногах кремовые носочки и черные туфельки. Именно так обычно выглядит любимая дочка десяти лет.
— Очки просто ФАШ, — хвалит Леннокс.
— Футбольная ассоциация Шотландии, — улыбается Тианна, чмокает его в щеку привычно, как племянница. Труди целует Леннокса в губы, украдкой задействует кончик языка. Достает для него купленный увлажняющий крем, смазывает сухие, шелушащиеся уже щеки, лоб, нос.
— Рэй, тебе надо заняться своей кожей.
Авторитарный совет вызывает ассоциативную цепочку, столь долгое время ускользавшую от Леннокса, что сейчас он буквально смакует ее. С ним обращаются уничижительно, как с ребенком, а он совсем не против. Секс вернулся в их с Труди жизнь спонтанно; почти невозможно представить, что был период без секса. Рухнула еще одна стена; скоро их страсти ничто не будет препятствовать. Как всякий наркотик, секс притупляет разногласия в других вопросах. Жизнь медленно возвращается в состояние, которое Леннокс полагает нормальным.
— Ну, как твои опекуны? Не обижают тебя? — спрашивает Рэй Леннокс Тианну Хинтон, подмигивая Эдди и Долорес Роджерс.
— Нет, они клевые, — хихикает Тианна.
— Вот и славно. А куда бы ты хотела поехать сегодня?
— В Шотландию.
Ленноксу на плечи опускаемся печаль. Завтра они с Труди улетают. Он будет скучать по Тианне. Да и Труди к ней привязалась. Леннокс только вошел во вкус — «девочки» объединились против него, происки «тайного союза» касаются в основном свадебных планов. Однако до отъезда Ленноксу необходимо кое-что сделать. И для этого они с Тианной должны остаться наедине.
Приносят еду, Труди замечает, какой ее жених милый за столом — знай себе работает челюстями, не отвлекается, по принципу «когда я ем, я глух и нем». Леннокс наконец-то надел шорты, к великой радости Труди, его ноги уже не синюшно-белые. Тианна роется в сумочке, выкладывает покупки.
— Я вас не слишком загрузил? — спрашивает Леннокс у Джинджера.
— Что ты. Девчушка прелесть, вовсе не в обузу, — улыбается Джинджер. — Наоборот, она моей Долорес реально кстати —
бедняжка все еще оплакивает паршивца терьера.
Труди вскидывает нежно опушенную руку, смотрит на часы. Леннокс улавливает намек, поднимается, с Труди и Тианной выходит из ресторана. Они садятся в арендованную машину Труди и едут в Майами-Бич. Позади остается виадук Джулии Таттл, соединяющий Майами и Майами-Бич, аллеи пальм, нарядные отштукатуренные особнячки, пышные тропические садики, спускающиеся в залив. Вот куда каждый иммигрант, будь он колумбиец, гаитянец, кубинец или шотландец, должен привезти свою семью, думает Леннокс, чтобы родственники с гордостью сказали: правильно сделал, что иммигрировал. Американская мечта — отнюдь не собственность исключительно американцев, она принадлежит энергичным оптимистам всего мира; жаль, жить этой мечте осталось недолго, ровно до тех пор, пока Штаты не запечатают границы, а они их запечатают, сомневаться не приходится.
Труди останавливается на Олтон-стрит, возле автосервиса, они вдут в «Линкольн», фешенебельный торговый центр с ресторанами, барами, галереями и бутиками. Здесь бьется глянцевое сердце Майами-Бич. У Леннокса на плече черно-оранжевый рюкзак; желая порадовать Труди, Леннокс предлагает заглянуть в галерею Ромеро Бритто, просто заглянуть, проскочить побыстрее — когда видишь нечто, тебя цепляющее, лучше не задерживаться, не вникать, а частично уничтожить собственную способность к восхищению. Труди, впрочем, не рвется в галерею, а увлекает Тианну в ближайший бутик. Потом они идут в интернет-кафе, где заказывают кофе и шарят по сайтам. Тианна и Труди ищут шотландские свадебные бюро, Леннокс заходит на форум «Кикбэк». Ага, вот сообщение Безбашенного-в-Бордовом по теме «Крейг Гордон», однако к Крейгу Гордону, шотландскому вратарю, оно отношения не имеет.
«Я глубоко сожалею о сказанном в адрес Солнечного Луча. Я был пьян, хотя это, конечно, не оправдание. Всякий, кто меня знает, скажет вам, что обычно я себя так не веду».
Леннокс быстро печатает ответ.
«Не беспокойтесь, с кем не бывает. Я тоже малость съехал с катушек и прошу прощения за столь бурную реакцию. И мне известно, что с человеком способен сделать алкоголь. Если мы когда-нибудь встретимся, я угощу вас пивом — или, может, мы оба закажем томатный сок!
Искренне ваш фанат «Хартс»
Рэй».
Они выходят, каждый из своего сайта, усаживаются на диванчик, прилагающийся к интернет-кафе.
— Рэй, куда ты нас вел? Ведь не сюда же? — спрашивает Тианна.
— Нет, но это рядом. Только сначала я хочу расставить все точки над «i». Помнишь, мы говорили о дурных снах и я обещал тебе о них рассказать?
— Помню.
— Рэй, — перебивает Труди, — Тианне совсем не обязательно...
— Пожалуйста, дай мне несколько минут, — настаивает Леннокс. — И сама, кстати, послушай. Я никому об этом не
рассказывал. Ни маме, ни папе, никому. Мне это часто снится, и это было на самом деле. — Он оглядывается. В кафе практически пусто, они устроились в уголке, пьют кофе (Тианне взяли стакан молока) с шоколадным печеньем.
Леннокс говорит тихо, но отчетливо. Привычная авторитарность полицейского исчезла, по крайней мере он ее в собственном голосе не улавливает.
— У меня был очень хороший друг. Его звали Лес, — произносит он, глядя на Тианну. — Однажды — нам было по одиннадцать лет, почти как тебе, — мы поехали кататься на велосипедах и попали в длинный, темный туннель, из тех, по которым поезда ходят. Только он был заброшенный. Там нас поджидали очень, очень плохие люди, пьяные и злые. Они нас поймали. Сначала мы думали, они хотят забрать наши велосипеды. — Леннокс снова взглядывает на Тианну.— поняла ли
она, к чему он клонит.
Тианна обмакивает печенюшку в молоко. Медленно поднимает взгляд. Труди поджала губы, напрягла подбородок.
— Ты говоришь о Лесе Броуди?
— Да, — кивает Леннокс и снова обращается к Тианне. — Мне удалось сбежать, но не прежде, чем они сделали нехорошее. Я об этом никому не рассказывал. Один из них заставил меня сосать его член.
— Рэй, — почти беззвучно вскрикивает Труди. — Это ужас но, может, ты не будешь в подроб... — Осекается на полуслове, смотрит на Тианну.
Маленькая американка смутилась, поверила голову. Но в голосе, хотя и тихом, звучит вызов.
— Да, я знаю... Винc… он тоже так делал... со мной...
Леннокс берет Тианну за подбородок.
— Ты не виновата. Ты всего лишь маленькая девочка. Я был всего лишь маленький мальчик. Я не виноват. Я никому не говорил, потому что мне было стыдно и страшно. Только это не мне следовало так себя чувствовать. Я ничего плохого не сделал. Я не виноват. — Леннокс роняет руку.
Тианна не опускает головы. Не сводит с него глаз.
— Конечно. Ты не виноват. Ты не виноват, Рэй.
— Они отыгрались на моем друге. Ему не удалось вырваться. Я пытался найти помощь, но это заняло слишком много времени. Пока я искал, они делали с Лесом нехорошее.
— Они... — Тианна переходит на шепот, в ужасе оглядывается — не слышит ли кто посторонний. — Они его насиловали?
Не в рот, а в...
— Да, — отвечает Леннокс. — Да, именно так. Лес долго был очень зол. Он был зол, потому что судьба обошлась с ним несправедливо. Но, злясь, он делал больно другим людям. Потом Лес понял: раз он делает больно другим, значит, те, из туннеля, победили. Значит, он все еще в их власти. Лес направлял злобу не на вызвавших ее, а на себя самого и на людей, которых он любил. А так нельзя.
- Да, — кивает Тианна. — Так нельзя.
— Я пытался найти подонков, которое сотворили такое с Лесом. И со мной. Не нашел. Но я их обязательно найду. Не успокоюсь, пока не найду.
— Ты не успокоишься, Рэй, потому что ты хороший. Ты очень хороший, — заверяет Тианна.
— Нет, я не успокоюсь не потому, что я хороший, а потому, что они плохие. Вот мой друг Лес — да, он хороший человек, он перерос свою боль. Ты понимаешь, о чем я?
Да, это правда. У Труди о нем примерно такое же представление: Рэй Леннокс остановился в эмjциональном развитии. В нем всегда будет жить перепуганный маленький мальчик. Остальное — кикбоксинг, полицейский участок, охота на педофилов — лишь тщетные попытки свести на нет произошедшее в туннеле. До тех пор пока Леннокс работает там, где работает, он от прошлого не избавится. Он должен об этом забыть.
Я должен об этом забыть.
Его откровенность пугает Труди, заставляет также быть откровенной, признаться, чтобы жизнь в законном браке не начиналась с грязных тайн. Риелтор... я должна рассказать о риэлторе...
В молчании они выходят из кафе. Леннокс непонятно зачем просит остановить в «Уолгринз», покупает небольшую канистру бензина, чем вызывает у Труди недоумение. Они идут в сторону «Линкольна», однако Леннокс сворачивает на Меридиан-авеню. Позади остаются несколько безликих кварталов.
— Рэй, куда мы идем? — спрашивает не на шутку обеспокоенная Труди.
— Уже близко, — успокаивает Леннокс. Впереди вырисовывается район в стиле арт-деко, плавно переходящий в высотный жилой комплекс северной части Майами-Бич. Они минуют Конференц-центр, Тианна и Труди, измученные жарой, еле
поспевают за Ленноксом.
Внезапно Тианна Мэри Хйнтон вспоминает, как она любит пешие прогулки, как любила гулять в Мобиле; ей не хочется отставать. Она ступает твердо, помогает себе руками, она раскрывается солнцу. Она прятала душу от тех, кто владел ее телом, но они в прошлом, и душа ее ликует, и тело ликует, и кругом солнечный свет, чистый, звонкий, яркий. Тианна вспоминает слова Рэя о Хэнке Аароне и об официантах, которые били после него тарелки. «Где теперь те уроды? Кого их мнение интересует?» Труди Лоу, заразившись примером Тианны, тоже ускоряет шаг.
Они переходят Девятнадцатую улицу — и одновременно вздрагивают. Справа воздух вспарывает огромная зеленая рука. В первый момент кажется, что о помощи просит утопающий, но нет, тут не мольба, тут вызов лазурным небесам. Вызов — и боль. То, что поначалу было принято за водоросли, обвившие запястье, при ближайшем рассмотрении оказывается клубком человеческих тел в натуральную величину, истощенных, агонизирующих. Чем ближе подходят Леннокс, Труди и Тианна, тем навязчивее для всех троих ощущение, что вот-вот они услышат — неизбежно услышат! — хруст костей; дрожит самый воздух. Рука — на вымощенном камнем острове посреди водоема. Они видят фигуру плачущей матери с двумя детьми. На постаменте, под окаменевшей в своем горе семьей, надпись: «Несмотря ни на что, я все еще верю в человеческую доброту». Цитата из дневника Анны Франк.
Охранник в форме, судя по оттенку кожи и чертам лица, скорее африканец, чем афроамериканец, вышел из своей будки, уселся на самом солнцепеке. Кажется, даже машины на Меридиан-авеню гудят тише, почтительнее. Пальмы, статные, торжественные, смотрятся в водоем, перед которым полукругом — колонны, увитые лианами с белыми цветами; все вместе образует навес над мраморной стеной, неоспоримой, как самые кости. На ней, по технологии защиты от вандалов, выгравированы слова и образы, в которых раскрывается история Холокоста. Эту черную хронику ничто не обелит, не исказит и не подчистит; она пребудет вовеки. Имена — сотни, тысячи, миллионы имен взрослых и детей, загубленных в лагерях смерти, — здесь пребудут вовеки.
Полукруг расщепляется мостиком, который ведет на остров, к зеленой руке. В туннеле перечень лагерей, всем известные названия, такие как Освенцим и Бухенвальд, соседствуют с теми, о которых Леннокс никогда не слышал. Бельцек, Пднари, Вестерборк, читает он.
В отличие от другого туннеля, солнечные лучи, острые, как лазер, вскрывают полумрак, льются из потолочных отверстий. По выходе, уже непосредственно на острове, Леннокс, Труди и Тианна видят еще зеленые фигуры, читают имена, выгравированные на внутреннем мраморном круге. Леннокс потрясен количеством одинаковых фамилий, означающих, что с лица земли были стерты целые семьи. Понимали ли нацисты и их приспешники, что прежде всего совершают насилие над детьми, самое масштабное в истории человечества?
— Мне надо поговорить с Тианной, — произносит Леннокс, обращаясь к Труди. — Хорошо, девочки?
— О’кей, — отвечает Тианна. — Но Труди тоже можно послушать.
— Рэй, мы все совершаем ошибки, — осторожно начинает Труди. — Мы все... — Она медлит, вспоминает дурацкую ночь
с риелтором, смотрит на траву, сжимает кулачки; она готова признаться, но, подняв взгляд, обнаруживает, что Леннокс
удаляется вместе с Тианной, он уже в воротах. Первый порыв Труди — броситься еледбм, однако нечто мешает ей, замораживает нервные окончания, приковывает к месту. Ее атакуют мысли, одна страшней другой. Рэй и Тианна столько
времени провели вместе, наедине. Люди, когда остаются наедине, на всякое способны. Рэя в детстве изнасиловали, он
никогда на этот факт даже не намекнул. Какие еще у него тайны?
Труди Лоу охватывает ужас. Она бросается вдогонку. Собственно, много ли ей известно о Рэе Ленноксе? Только то, что лежит на поверхности. Разве она знает о своем женихе больше, чем знала об улыбчивом, белозубом риелторе, который теперь вызывает угрызения совести? Что вообще можно знать о других, если мы видим их сквозь линзы собственного «я»? Труди торопится к воротам. От солнца, как от передержанной касметической маски с эффектом пилинга, щиплет лицо. Оказавшись в саду, Труди щурится, однако Леннокса с Тианной не видит. Влажность по-прежнему зашкаливает.
Труди, чуть живая, выходит на лужайку и, к своему облегчению, на скамейке видит обоих. Слышит Ленноксовы обращенные к Тианне слова:
— Помнишь, как эти подонки давали тебе снотворное, а потом, на яхте, делали с тобой нехорошее? Помнишь, да?
Труди напрягает слух, но не приближается.
— Помню, — запинаясь, отвечает Тианна. — Я думала, мне все снится, только это был не сон. Меня туда отвозила Стэрри.
Они давали мне рогипнол или что-то в этом роде. И мне снился Ланс Диринг, как будто он меня трогает... Я думала, я сама грязная, раз мне такое снится... Диринг сказал: он коп, и он узнает, хорошей я была девочкой или плохой, а плохую девочку он может и в тюрьму посадить... Сказал: его не проведешь — он понял, что я грязная...
— Нет, ты чистая. Это они грязные. Таких людей называют педофилами. Они извращенцы. Скажи, что надо сделать, если тебя трогают или говорят гадости?
— Уйти. Или убежать, — отвечает девочка, кусая нижнюю губку.
— Правильно. А еще надо сказать этому мерзавцу, чтобы он убирался ко всем чертям, — произносит Леннокс. Его бросает в дрожь: он видит потный грязный член перед носом, ощущает его вкус. Касается щетины над верхней губой. Щетина защищает. Прикрывает брешь. Отпугивает подонков. Призвана заявить, может, слишком в лоб: «Я — мужчина». — Надо сказать: убирайся ко всем чертям, ты хорек вонючий!
— Убирайся к чертям! — кричит Тианна. — Убирайся, хорек вонючий!
Труди подходит, касается Ленноксовой руки. Рука словно окаменела.
— Рэй...
Леннокс оборачивается, в его глазах боль, которую Труди принимает за обвинение. «Он знает. Он знает про риелтора. Все знает. Сейчас так и скажет».
Внезапно Леннокс переводит взгляд на Тианну. Труди ясно: у него с этой девочкой установилась связь, тесная связь — с ней, Труди, он никогда не откровенничал. И не будет.
— Молодец. Посылай их к чертям, — наставляет жених-полицейский. — Говори: убирайся к чертям, грязная скотина.
Кричи во все горло, — твердит Леннокс. — Что есть сил кричи. Пусть тебя все услышат, пусть все узнают, весь мир пусть знает. — Под веками Рэя Леннокса — трое из туннеля, трое, втолкнувшие его в чуждый, страшный мир, сделавшие его полицейским. Под веками Рэя Леннокса — Гарет Хорсбург и Ланс Диринг, Джонни и Стэрри. Рэй Леннокс издает первобытный рев, звук поднимается из самого нутра, из глубин души — как обвинение всем плутам, агрессорам и грязным извращенцам, с которыми он, Рэй Леннокс, сталкивался, с которыми сталкивались другие. - УБИРАЙСЯ К ЧЕРТЯМ, ГРЯЗНАЯ
СКОТИНА!
Рев потрясает тихий, почти идиллический садик. Пожилая пара, гуляющая по тропинке, спешит восвояси, от греха подальше.
— Рэй, нам пора, — лепечет Труди, но теперь Тианна в один голос с Ленноксом кричит и не может остановиться:
— УБИРАЙСЯ К ЧЕРТЯМ, ГРЕБАНЫЙ УРОД, ОТВАЛИ, ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!
Леннокс не владеет собой, каждый его выкрик, как удар. Пора освободиться, ото всего освободиться; в душе накопилось слишком много черных списков и темных тайн. Пора начать их изживать, и не важно, насколько растянется этот процесс. Леннокс и Тианна кричат вместе, кричат до тех пор, пока не выдыхаются. Труди обнимает плачущую девочку.
— Рэй, нам правда пора.
— Погоди. — Леннокс тяжело дышит. Смотрит на Тианну, берет ее маленькие руки в свои. — Они составили список.
В смысле педофилы. Список детей, над которыми они собирались надругаться. Начать, конечно, с матерей. Вот так же они и Робин обманули. В полиции осталась копия списка. — Леннокс достает из рюкзака папку. Бумага, ярко-белая, на солнце отбрасывает почти зеркальные блики. Леннокс достает также канистру бензина и поливает бумагу бензином. Кладет мокрые листы в пустую металлическую урну. — Вообще-то в парке так делать нельзя, но у нас особый случай.
Тианна кивает, Леннокс щелкает зажигалкой. Труди беспокойно оглядывается. Леннокс улавливает ее неодобрение.
— Труди, это надо сделать.
Ярость накрывает ее, как волной.
— Рэй, ты всегда так говоришь! — Труди берет его за плечи, встряхивает. Чего он хочет? Может, сказать ему: ты поймал педофила-убийцу, который много лет наводил ужас на всю Британию? Ты разрушил педофильскую сеть, охватывавшую три американских штата? Это обидит его. Заставит вспомнить содеянное с Бритни, Тианной, Лесом, с ним самим, ударит в лоб: ты их не спас, ты не сумел их спасти. Рэй из тех, кому мерилом служат собственные провалы. — А что потом? Что мы будем делать потом? Что ты будешь делать потом?
— А потом мы... — Леннокс осторожно улыбается..— Потом мы поедем в отель, я позвоню маме и попрошу прощения. — Он трет верхнюю губу, произносит на выдохе: — И побреюсь.
Труди сглатывает комок, видит только карие, полные слез Рэевы глаза. Медленно кивает в знак согласия.
— Вот и все, Тианна, что от них осталось, — произносит Леннокс, глядя на урну. — Твоя мама с ними разобралась, они больше тебя не обидят. Никто тебя не обидит — ни Винc, ни Клемсон, ни Диринг, ни Джонни — никто. Они — мусор, и больше ничего. — Леннокс дает Тианне зажигалку. — Сожги их. Сожги этих ублюдков.
Труди вдыхает сквозь стиснутые зубы.
Тианна смотрит на Леннокса, переводит взгляд на бумаги. Глаза у нее непроницаемые. Она берет зажигалку, наклоняется, оправляет платье. Из-за яркого солнечного света она сначала не видит пламени; лишь почувствовав жар у ладони, лишь отдернув ладонь, понимает: занялось. Леннокс, Труди и Тианна некоторое время наблюдают, как скукоживаются, как чернеют грязные списки, затем молча отворачиваются.
Выход из парка обозначают увитые цветами железные ворота — часть мемориала. Леннокс, Труди и Тианна снова видят два мраморных полукруга, мощеную площадь, зеленую руку. На Меридиан-авеню машин прибавилось. И все же Леннокс вынужден запрокинуть голову в синее небо, перевести взгляд на особняки с верандами, чтобы убедиться: он не в Польше, не на выжженном поле. Через дорогу располагается здание Торговой палаты Майами-Бич, там тоже посетителей полно.
Тианна плачет не таясь: сдавленные, сдерживаемые всхлипы перешли в рыдания. По встревоженному взгляду Труди Леннокс понимает: слезы катятся и по его лицу. Он смотрит на Тианну — а видит Бритни Хэмил, на фото, на том самом, напечатать которое сочли своим долгом все британские газеты.
— Прости, что не смог спасти тебя, — с горечью произносит Леннокс.
Труди хочет заговорить, но Тианна опережает ее.
— Нет, Рэй, ты меня спас. Кроме тебя, мне никто не помог, — выкрикивает Тианна, обнимает Леннокса, он видит: это другая девочка, из другой части света. И она живая, как и положено всякому ребенку. Откуда берутся истории, песни и стихи, думает Леннокс, почему о дорогом и любимом всегда говорят с придыханием? И он плачет вместе с Тианной, плачет от боли — и благодарности за то, что свободен и чист, и за то, что он здесь, под огромной зеленой рукой, под солнцем Флориды.