|
- Ай-яй-яй!… - опечалился моторист. - И много ушло? - Да нет, немного. Аккурат мы воз навстречу вели, к "Немде" цеплять. Пиловочник сплошь, двести сорок метров. Ну, увидал я: лес в лоб идет… - Буксир топором да к берегу! - сказал моторист. - Затрет бревнами - "мама" сказать не поспеешь. Иван улыбнулся. - А я по-другому рассудил. Плот только сплочен, троса добрые, а ширина в этом месте невелика: развернул, корму в Старую Мельницу сдал - там камни, уязвил прочно. А катерок свой за мысок спрятал. Знаешь, где малинники? - Ну? - Ну и сдержал лес, не пустил в Волгу-то, на простор. - Ишь, сообразил! - завистливо вздохнул моторист. - Премия, поди, будет, благодарность… - Благодарность, может, и будет, а вот помощника уж не будет, - вздохнул Иван. - Как ударило нас первой порцией - троса запели, а Федора на бревна сбросило. Выловили, а рука на жилах висит. - Оклемается, - уверенно сказал моторист. - Мужик здоровый. Да и доктор молодец: меня пластал - любо-дорого. Стемнело, когда из операционной вышел доктор. Увидев его, моторист трусливо юркнул в палату. Скрипнув стулом, Иван встал навстречу, но доктор опустился рядом, и Иван, постояв немного, тоже присел. Он стеснялся начинать разговор, а доктор молчал, медленно разминая в пальцах папиросу. - Перелом позвоночника, - сказал он, прикурив и глубоко затянувшись. - Скверное дело, капитан. - Долго пролежит? - тихо спросил Иван, плохо представляя, что это значит. - Всю жизнь. - Врач курил жадно, изредка разгоняя рукой сизые клубы дыма. - Всю жизнь, капитан, какая осталась… - Трое детей… - невольно вырвалось у Ивана. - Что? - Трое детей, - повторил Иван и опять встал. - Старшему - двенадцать, не больше… Доктор молчал. Вспышки папиросы освещали его осунувшееся лицо и капли пота на лбу. - Рыбки можно ему? - Рыбки? - переспросил врач. - Фруктов хорошо бы. Витамины, понимаешь? И опять замолчал. Иван постоял немного и, тихо попрощавшись, похромал к раздевалке. В раздевалке он сдал халат и в обмен получил потрепанный рабочий пиджак. Пожилая гардеробщица полюбопытствовала насчет Никифорова, и он сказал ей, что дело Федора плохо и что у него трое детей. Гардеробщица, вздыхая и сокрушаясь, отперла уже по-ночному заложенные двери, и он вышел на темную окраинную улицу поселка. Он привычно свернул вниз, к пристаням, но, пройдя немного, остановился. Посмотрел на часы и, быстро перекидывая палку, враскачку зашагал по узкой крутой тропинке от угла и громко постучал палкой по запертой калитке. — 2 —
|