Онтология лжи

Погрешность, лежащая в основе разумности... Но раньше чем продолжить дискурс, сформулируем, что, собственно, нам хотелось бы знать? Ясно, что хотелось бы знать причину или, лучше пока сказать, тайну этого загадочного обстоятельства. Хотя прежде всего напрашивается вопрос, нет ли в других психических процессах — в интеллекте, в воображении — чего-либо подобного? Каких-нибудь помрачений, гарантирующих ясный свет разума? Словом, таких интеллектуальных иллюзий, о которых мы вправе бы были написать, что их отсутствие с несомненностью свидетельствует о той или иной патологии сознания, скажем, об отсутствии «способности суждения».

И стоит лишь задаться таким вопросом, выбрать подходящий угол зрения, чтобы обнаружить наличие «конструктивных иллюзий» на всем протяжении сознания.

Платон, исследуя умопостигаемые основания сущего, обратил внимание на «увлекающую силу речи» и на своеобразную беспомощность перед такой силой, особенно если та находится в умелых руках («.. .ты сознательно ли соглашаешься... или же тебя, по обыкновению, увлекла к поспешному соглашению некая сила речи?» — Платон. Софист, 236d). В непревзойденных образцах диалектики, в диалогах «Софист» и «Параменид», вопрос о едином, о бытии и небытии пересекается у Платона с проблемой лжи и проблемой софиста, т. е. лгущего, причем пересекается с необходимостью, поскольку одно без другого, как выяснилось, неразрешимо.

Обратим внимание на некое предельное содержание как оно дано сознанию. Что можно извлечь из утверждения «небытия нет»? Ну, например, ложность этого утверждения. В самом деле, нельзя ведь сказать, что это — «несуществующие вещи»: получится, что мы приписываем небытию множественность, даем несуществующему какую-то содержательную характеристику сущего — число. По той же причине ложно утверждение о единственном числе небытия. Ложно всякое утверждение о небытии вида «небытие есть то-то и то-то», поскольку его можно сократить, привести к формуле «небытие есть...» (согласно Аристотелю, ложным будет утверждение «кентавр есть выдумка» — ведь и здесь несуществующему (кентавру) приписывается некое бытие, пусть даже «быть выдуманным»).

Возьмем фрагмент, из Платонова «Парменида», где речь идет о бытии и едином. Словно в авантюристическом романе, Парменид рассматривает одно за другим все приключения единого. Скажем, если есть единое, то оно, очевидно, не может быть причастным времени. Ведь быть во времени для единого значит изменяться, хотя бы становиться старше самого себя, что опять же значит становиться иным (не единым). Следовательно, единое никак — никаким из трех способов — не причастно времени: ни прошлому «было», ни будущему «будет», ни настоящему «есть». Тогда утверждение «единое есть» ложно. Следовательно, если единое есть, то единого нет. Перед нами — сущая свобода диалектики как стихии. Платон не оставляет надежды на существование какой-либо истины, которую не удалось бы привести к противоречию, или противоречия, которого не удалось бы доказать. Вот еще один фрагмент из «Парменида»: если единое и иное (не единое) отличны друг от друга, то они тождественны. Ход мысли таков: если имя, обозначающее нечто определенное (вообще нечто), употребляется несколько раз, в разных контекстах, то оно ведь не перестает быть тем же самым, именем того же? Далее у Платона идет замечательное рассуждение — очередная игра диалектики-стихии: