Голос и феномен

До предположения этого чисто «феноменологическо­го» различия между двумя значениями слова «знак» или, скорее, даже до его признания, до того, как разметить его в простой дескрипции, Гуссерль принимается за то, что, в сущности, является феноменологической редукцией: он выводит из игры все конституированное знание, он наста­ивает на необходимости отсутствия исходных предпосы­лок (Voraussetzungslosigkeit), независимо от того, откуда они исходят: из метафизики, психологии или естественных наук. Точка отправления от Factum языка не является пред­посылкой, при соответствующем внимании к случайнос­ти примера. Так анализ направлен на сохранение их

2 За исключением нескольких попыток пли неизбежных предвосхи­щений, настоящее эссе анализирует доктрину значения так, как она сфор­мулирована в первом из Логических Исследований. Для того чтобы лучше следовать по этому трудному и извилистому маршруту, мы должны в боль­шинстве случаев воздерживаться от сравнений, согласований и противо­поставлений между феноменологией Гуссерля и другими классическими или современными теориями значения, которые, кажется, сами себя пред­лагают. Каждый раз, когда мы выходим за рамки текста первого логичес­кого исследования, это указывает на основной принцип интерпретации мысли Гуссерля, и в общих чертах описывает то систематическое прочте­ние, которое нам бы хотелось когда-нибудь попробовать.

[13]

«смысла» и их «эпистемологической ценности» — их важ­ности для теории познания (erkentnistheoretischen Wert) — существует ли в этом отношении какие-нибудь языки; дей­ствительно ли их используют такие существа, как люди; реально ли существуют человек или природа или они су­ществуют только «в воображении и в соответствии с фор­мой возможности»?

Таким образом, у нас есть предписание-для самой общей формы нашего вопрошания: не утаивают ли все же феноменологическая необходимость, строгость и прони­цательность гуссерлевкого анализа, нужды, на которые он отвечает и которые мы прежде всего должны распознать, метафизические предпосылки? Не дают ли они убежище догматическому или спекулятивному действию, которое не просто не позволяло феноменологической критике осу­ществиться и было не просто незамеченным остатком на­ивности, но конституировало феноменологию изнутри, из ее проекта критики и из поучительной ценности ее же соб­ственных предпосылок? Это произошло как раз в том, что сразу получило признание как исток и гарантия всех цен­ностей, как «принцип принципов», т. е. в подлинной са­моочевидности, в настоящем или в присутствии смысла для полной и изначальной интуиции. Другими словами, предметом нашего исследования будет не то, могло ли некое метафизическое наследство тут или там ограничи­вать бдительность феноменолога, но действительно ли фе­номенологическая форма этой бдительности больше не контролируется со стороны самой метафизики?