Сочинения в четырех томах. Том 4

11 См. там же.

1

В мерзлоте о. Павел увидел единство многого, над чем он работал в своей жизни. Самые разнообразные русла его раз­мышлений соединились в этом средоточии. И энтузиазм Фло­ренского был столь велик, что в предисловии к поэме оказалась начертанной дальнейшая биография его героя, которая, судя по всему, предназначалась и для сына Мика. О. Павел уже ощущал присутствие детей рядом: «Строим широкие планы расширения ОМС (Опытной Мерзлотной станции.— Ред.) и ее работы. Предполагается издание (правда, пока стеклографическое) «Бюллетеня ОМС», создание различных курсов, организация музея. Если последнее состоится, то мобилизуем всех, в том числе и Мика с Тикой, на сбор коллекций. Вообще работа тут кипит и еще более должна кипеть в будущем. Явления, с кото­рыми приходится иметь дело, так мало изучены, что каждый день приносит что-нибудь новое, неизвестное в литературе и объясняющее явления природы» (8.IV.34 г.). И вот уже сам Мик с мамой и двумя сестрами, Олей и Тикой, попадает в край вечной мерзлоты, в гости к отцу.

Сценарий будущей жизни Оро так и остался голой схемой, не обретшей плоти. Поэма не была закончена, хотя Флоренский работал над ней еще несколько лет. Силы хаоса, вырвавшись наружу, ломали все на своем пути: «У всех свое горе и свой крест. Поэтому не ропщи на свой. За это время я видел кругом себя столько горя во всех видах и по всяким причинам, что этим собственное отвлекалось» (23—24.111.34 г., жене).

Пребывание на Соловках отличалось от жизни на Дальнем Востоке. Оно стало небытием. Что могло быть тяжелее для человека, весь смысл жизни которого был в том, чтобы «быть ближе к жизни мира», радостно удивляться реальности мира и утверждать ее?

Все мгновенно оборвалось. По дороге на Соловки о. Павлу с трудом удалось дать весточку семье: «По приезде (в Кемь.— Ред.) был ограблен в лагере при вооруженном] нападении и сидел под тремя топорами [...]. Все складывается безнадежно тяжело, но не стоит писать» (13.Х.34 г.).

Все оказывалось тяжело не только из-за самих условий лагерного быта на Соловках. Суть этого самоощущения лежала гораздо глубже. Созерцание природы всегда давало о. Павлу внутреннее отдохновение, но с миром Соловков, не только людским, но даже природным, Флоренский никак не может найти близость. Он с некоторым удивлением замечает: «Я ощущаю глубокое равнодушие к этим древним стенам...» (14.???.34 г.).

Призрачность, нереальность Соловков, случайность их со­става—эта тема вновь и вновь всплывает в письмах. Первое ощущение от Соловков — хаос, людской и природный: «...здеш­няя природа, несмотря на виды, которые нельзя не назвать