Эшелон

Что и говорить, с живыми лошадьми бывает много проблем. Но и будучи воплощенными в бронзе, они могут навести пытливый ум на самые неожиданные ассоциации. Мне вспоминается в этой связи любопытный эпизод во время командировки в Киев на конференцию по проблемам звездообразования. Гуляя по бульвару Шевченко вместе с моими более молодыми сотрудниками, я обратил внимание на знаменитый конный монумент тестю моего знакомого физика Халатникова, Имя и фамилия этого тестя — Микола Щорс. Монумент сработан неплохо, в стиле привычной киевской жлобской помпезности. Особенно эффектна высоко поднятая правая рука, как бы приветствующая жителей древнейшего русского города.

«Ребята, — демонстрируя незаурядную эрудицию, сказал я своим спутникам, — конечно, монумент халатниковскому тестю недурен. Но, к сожалению, он безграмотен, ибо противоречит веками установленному канону конных статуй полководцев». «Это почему же так?» — спросил кто-то из нашей маленькой компании. «Со времен Вероккио и Донателло полководец всегда изображался верхом на жеребце, между тем как под Щорсом если не кобыла, то в лучшем случае — мерин».

Здесь уместно сказать, что корни моей эрудиции в столь далеком от проблем звездообразования вопросе находились в профессии моего брата-скульптора. Он как-то обратил мое внимание на знаменитую конную статую князю Юрию Долгорукому, что напротив ресторана «Арагви». Как известно, этот монумент (работы спившегося скульптора Орлова) был установлен в 1947 г. в ознаменование 800-летия Москвы, якобы основанной означенным великий князем. Меня всегда смешил «жест» конского копыта — получалось так, что основывал столицу нашей родины не великий князь, а его конь. Брат и обратил мое внимание на смешное отклонение от классической традиции в этом монументе — обстоятельство, известное всем советским скульпторам. Глядя на киевский монумент выдающемуся сыну украинского народа, я понял, что феномен Юрия Долгорукого отнюдь не единичный случай. Значит, это дух времени. Скептик Слава Слыш, не поверив моим комментариям, залез под самое брюхо щорсовского коня и там полностью убедился в моей правоте. Однако, он не сдавался: «А может быть, вся эта традиция — чистая ерунда, и скульпторы никогда ей не следовали?» «Это мы сейчас проверим!» — ответил я и повел своих спутников на Софийскую площадь. Там, на непропорционально низком постаменте (чем-то напоминающим скверный постамент известного памятника Маяковскому на площади его имени в Москве), указуя булавой в сторону Москвы, сидел на коне бронзовый Богдан. Не нужно было подлезать под бронзовое брюхо — издалека не вызывало никаких сомнений, что гетман, как это и положено, сидит на жеребце. В этом смысле здесь был полный порядок. Славин скептицизм был посрамлен.