Эротизм без берегов

Уделяя такое исключительное внимание делу Уайльда и его «деяниям, оскорбляющим общественную нравственность», Суворин, надо полагать, преследовал двойную цель. Во-первых, искусно сплетенный сенсационный нарратив о половом пороке должен был увлечь и развлечь массового читателя. Во-вторых, проводя параллель с Мещерским, он наносил своему политическому конкуренту удар, целивший одновременно в аристократическую идеологию князя (ведь гомосексуализм преподносился «Гражданином» как аристократический порок) и его англофилию (описываемый скандал характеризовался как типично английский)[69].

Компрометирующая параллель между опозоренным британским писателем и русским политическим журналистом, терявшим поддержку при дворе, могла бы остаться не замеченной современниками (не говоря уж об историках). Однако в первую же телеграмму о процессах над Уайльдом был включен особенно прозрачный намек на самый громкий из сексуальных скандалов Мещерского. В этой телеграмме упоминались «друзья» Уайльда — «большею частью из разряда молодых лакеев, грумов, трубачей и лиц, много раз судившихся». На самом деле в числе знакомых Уайльда, допрошенных судом, трубачей не было (не было среди них и трубочистов — это созвучное слово выглядело бы более естественно в списке вульгарных профессий). Однако князь Мещерский был в 1887 г. замешан в скандале, вызванном его связью с молодым трубачом лейб-стрелкового полка. Сей трубач посещал Мещерского в его петербургском доме, о чем стало известно графу Келлеру — командиру полка. Солдат был наказан, и ему были воспрещены дальнейшие визиты к Мещерскому. Мещерский разразился в «Гражданине» клеветнической — по воспоминаниям современников — кампанией против полковника. В результате Келлер был сначала отставлен от службы, но затем, после разбирательства, восстановлен в должности. «Пакостная» «история с трубачом» упоминается несколькими мемуаристами, подробное же ее изложение можно найти в воспоминаниях графа Витте[70].

В отличие от Англии и Германии, где конец века ознаменовался крупными гомосексуальными скандалами, сопровождавшимися судебными разбирательствами и вмешательством прессы, в России таких событий не было. По словам Л. Энгельштейн, «на подмостках российской общественной жизни гомосексуализм никогда не использовался в качестве орудия символической политики — в отличие от Англии и Германии». При этом она добавляет, что «наиболее вероятным кандидатом на роль русского Эуленбурга был князь Мещерский»[71]. Если освещение суворинской газетой скандала Уайльда имело своей целью привлечь внимание публики к моральному разложению в реакционных аристократических кругах России, то это намерение не увенчалось успехом. Подобный проект требовал более развитых институтов гражданского общества — независимости прессы и юридической системы. В России дела Мещерского и ему подобные улаживались без огласки, по усмотрению императора.