|
Именно поэтому почти все сословия Вечного города с благоговением взирали на образцовую жизнь Германика и Агриппины Старшей, шестеро детей которых многим римским политикам казались символами возрождения Республики и возвращения к управлению, существовавшему до Юлия Цезаря. Германик, корни которого по матери восходили к Марку Антонию, а по отцу – к Ливии, считался образцом благородства, символом военной славы и олицетворением республиканских взглядов. Агриппина Старшая, в отличие от Тиберия, была родной внучкой и прямой наследницей императора Августа, отцом же ее был один из самых выдающихся полководцев Римской империи и ближайший друг императора Августа Марк Агриппа. Человек, положивший к ногам хилого Октавиана покоренную империю, он фактически сделал его Августом. Вполне естественно, Агриппина понимала, чья кровь течет в ее жилах, и поступала сообразно своему положению. Народ, падкий на героев, искренне гордился этой парой и многими поступками каждого из связанных узами брака наследников. По Риму ходили легенды о том, как Германик усмирил взбунтовавшиеся после смерти Августа легионы, требовавшие, чтобы он принял верховную власть. А о сопровождавшей полководца в походе женщине с нескрываемым восхищением говорили, что однажды она решила исход одного из ключевых сражений, взяв на себя командование отступающими легионерами и не позволив неприятелю окружить супруга с небольшой горсткой воинов. В этой семье очень многие видели противоположность высохшему от злобы и желчи Тиберию, и он, конечно же зная об этом, платил своему наследнику лютой, но тайной ненавистью. Когда слава римского полководца в Германии стала слишком явным раздражителем для властвующего в Риме Тиберия, он вдруг велел Германику отправиться в Сирию, где услужливый наместник императора вероломно отравил Германика. Но страхи Тиберия со смертью наследника не закончились: он усматривал во всей семье Германика главную угрозу своему существованию. Подозрительный, крайне мстительный и стремительно разлагающийся под влиянием неограниченной власти, Тиберий в этот период уже уничтожал каждого, кто попадал под подозрение. Груз императорской фамилии с самого рождения давил на сознание маленького Гая невероятной силой. Кажется, Калигула впервые начал осознавать себя, находясь в германском военном лагере своего отца. Его самоидентификация подчеркивалась, с одной стороны, крайне бережным, заботливым и нежным отношением матери (ведь они были в настоящем военном лагере, где смерть всегда рядом), а с другой – скорым осознанием собственной принадлежности к особой касте людей. Он видел своего отца, не слишком сурового по отношению к соратникам, но уверенного в себе сильного воина, великого полководца, которому верили и которого многие боготворили. В силу таких исключительных обстоятельств у маленького мальчика было множество поводов ощутить себя почти богом. Он был единственным ребенком на настоящей войне, к тому же сыном блистательного полководца и потенциальным наследником Тиберия, солдаты и офицеры откровенно баловали его и позволяли делать все, что вздумается, забрасывали его подарками. — 6 —
|