|
каждый стремится выглядеть в глазах других наилучшим образом, где каждый хотел бы, чтобы его считали благожелательным, честным, добрым. Тем самым вольно или невольно каждый как бы творит для других собственный "имидж" - некий положительный образ самого себя. Причем первый, кто готов уверовать в этот образ, - это его создатель. Это - условие психологической защиты и психологического комфорта человека. Для прозорливца же нет этого утешительного камуфляжа. В его реальности предельно обнажены все неприглядности окружающих, все гримасы зла. - Приходит ко мне больной, приводят его, - рассказывает целительница. - Чтобы иметь возможность помочь ему, я должна ощутить к нему хотя бы симпатию, доброе чувство. А я смотрю и вижу, сколько горя принес этот человек другим, сколько на нем слез, крови, судеб поломанных. А ведь для другого он выглядел бы вполне пристойно, даже приятно. Интеллигентное лицо, в очках, вежливый. Но мне-то видно другое... Много ли радости знать о людях то, что сами они старательно о себе скрывают, знать постыдное, грязное, низкое? Прозорливец, которому постоянно открыто это, обречен все время пребывать в соприкосновении с чьим-то злом. Или еще. Человек весел, строит планы, исполнен беззаботной деятельности и суеты. А прозорливец видит печать, которая на нем, и ту тень, что легла на его пути. Видит и знает, что скажи, не скажи он - этого ему не избежать и не обойти. Могут сказать: почему же только плохое, разве в жизни мало радостного и хорошего? Это так. Но как к врачу не идут здоровые, так и к целителям и ясновидящим редко приходят те, у кого все хорошо и прекрасно, кто благополучен, здоров и счастлив. И можно ли осудить тех, кто, приходя со своей болью, видит только ее, эту свою боль? - За год я получила более двадцати тысяч писем, - говорит Л. А. Корабельникова. - Ответила на четыре тысячи. В каждом свои печали, свои трагедии. Телефон дома звонит не переставая. То же самое на работе. Я не даю своих телефонов. Люди узнают сами. Ни дома, ни на работе телефоном я не могу пользоваться. Каким-то образом люди узнают, где я живу, поджидают меня на улице, у дверей. Бросаются ко мне, плачут, умоляют помочь, найти близкого человека, сказать, жив ли он. Но никто не спросит: "Ты можешь? Ты не больна? А может быть, ты заболела, а может, у тебя самой горе?" На работу ко мне приехали три женщины, у них горе, они рыдают. Звонят мне по внутреннему телефону. Я говорю: "У меня умер отец. Я должна сейчас ехать в аэропорт за билетом. Я не могу". Я понимаю, у них тоже несчастье. Но слышат — 155 —
|