|
Таков величавый и ликующий образ Петербурга в творчестве Сумарокова. Город, освященный традицией, имеющий глубокие корни в прошлом. Однако только будущее раскроет все величие Северной Пальмиры. Город Св. Петра на севере заменит собою город Св. Петра на юге. Петербург станет новым Римом. Сумароков принимает пророческий тон: «Узрят тебя, Петрополь, в ином виде потомки наши: будешь ты северный Рим. Исполнится мое предречение, ежели престол монархов не перенесется из тебя… Может быть, и не перенесется, если изобилие твое умножится, блата твои осушатся, проливы твои высокопарными украсятся зданьями. Тогда будешь ты вечными вратами Российской Империи и вечным обиталищем почтеннейших чад российских и вечным монументом Петру Первому и Второй Екатерине» («Слово 5-ое: на открытие Импер. Спб. Академии художеств»). Образ Северного Рима пленял и Ломоносова, и он восхищался, взирая на то, как В удвоенном Петрополь блеске Торжественный подъемлет шум. («Ода на день восшествия на престол Имп. Екатерины II-ой»)[153] Но он вносит смягчающий мотив, ограничивающий всесокрушающий империализм. Он восхваляет царицу за то, что она миролюбива. Не разрушая царств, в России строишь Рим. Пример в том Царский дом, кто видит, всяк дивится, Сказав, что скоро Рим пред нами постыдится.[154] Вернулся золотой век! Вся в лучезарном сиянии Северная Пальмира горит и сверкает. В стенах Петровых протекает Полна веселья там Нева, Венцом, порфирою блистает, Покрыта лаврами глава. Там равной ревностью пылают Сердца, как стогны, все сияют В исполненной утех ночи. О сладкий век! о жизнь драгая! Петрополь, небу подражая, Подобны испустил лучи. («На день восшествия на престол Имп. Елизаветы Петровны»)[155] Краски описания сверкают и ликуют. Над городом веет дух Петра — его гения-хранителя. …Образом его красуется сей град, Взирая на него — Перс, Турок, Гот, Сармат Величеству лица геройского чудится, И мертвого в меди бесчувственной страшится. («Надписи на статуе Петра Великого»)[156] Невелик интересующий нас материал и у Державина. Он испытывает на себе всю силу обаяния сказочно растущей Северной Пальмиры. И все условности стиля его эпохи, требовавшего торжественных славословий, имевших лишь отдаленное отношение к воспеваемым объектам, не могли вполне затемнить подлинности восхищения новой столицей. Державин прибегает к своеобразному приему описания Петербурга. Перед императрицей Екатериной, плывущей по Неве, развертывается панорама города. Суровый Ладогон с снего-блещущими власами повелевает своей дочери Неве «весть царицу в Понта двери ». — 36 —
|