Каббала

Таким образом, вопрос сейчас в факте наличия тайного учения и в том, под каким именем упоминается оно в свидетельствах. Конечно, в широком и общем смысле это метод толкования Писания21, однако понимаемое в общепринятом смысле – то есть как актуальная и логическая реконструкция послания – понятие толкования, как я уже говорил, здесь, как правило, не годится. Его следует понимать или оставить в смысле некой самоцели: любой ценой утвердить скрытое учение на фундаменте Ветхого Завета; в свете этого не имеет ни малейшего значения тот факт, что это учение предельно ускользает от экзегезы; да и как можно было ожидать иного, принимая во внимание специфику раввинистического духа. Для себя же мы выделяем главный узел, а именно что жернова этих малых богов, именуемых Сынами Учения, производили и гранили в процессе делания великие вещи – чистейшие и ценнейшие алмазы духа, перемалывая попутно массу пыли и шлака из той руды, которая проходила через их руки. Здесь толкование22, понимаемое в некоем определенном смысле, применимо скорее произвольно: скрытое учение представляет собой как бы смысл под смыслом, обнаруживаемым в письменном слове, как если бы одно повествование было записано на лицевой стороне пергамента, а другое на оборотной. Сравнение не совсем удачное, но оно дает, по крайней мере, представление о том, что я имею в виду. Время от времени произносились суровые слова о внешнем смысле, но их нельзя воспринимать слишком серьезно, поскольку буква всегда ценилась очень высоко, даже пусть как одеяние; но различие между тем, что внутри, и тем, что снаружи, хорошо иллюстрируется23 уподоблением, в котором говорится, что те, кто толкуют Писание в буквальном смысле, сажают Священного Царя и Его Невесту на осла, тогда как те, кто понимает его в мистическом смысле, сажают их сообразно их достоинству на лошадь24. Вместе с тем оба неотделимы друг от друга, ибо письменная Тора, или Закон, восполняется преданием, или Традицией25, и последняя выходит из первого, как женщина была изведена из мужчины: она может существовать только в единении с письменным Законом, освещению коего она служит, по крайней мере гипотетически. В свое время мы увидим, что одно из коренных учений заключается в том, что Яхве и Элохим одно, что резко расходится с богословской трактовкой Писания; но оно также гласит, что письменная Тора есть образ Яхве, а устная – Элохима, символизируя Святую Шхину, из чего следует, что в глубине они суть два аспекта единого Закона. Причем устная Тора называется голосом горлицы26 и исходит он со стороны любви-милости, она же есть зеленое дерево, а письменная Тора – сухое27 и исходит со стороны суда. Но из другого образа единства обоих Законов становится ясно, что существуют три вещи одновременно скрытые и явленные – Бог, Закон (Тора) и сам Израиль. Средний человек видит только материальную сторону вещей, а посвященный умеет видеть и то, что скрыто внутри вещей. В свете этих уз единства встречающиеся иногда определения, явно прилагаемые к одному, на самом деле следует относить к другому28. Так, например, говорится, что письменная Тора в вышнем мире, а устная в нижнем, а также что первая проницает и оплодотворяет вторую29. Вместе с тем, казалось бы, само собой разумеется, что внешнее есть манифестация внутреннего, хотя высказывается также мысль о том, что Тора написана свыше; но я склонен понимать это так, что устный Закон обретает выражение здесь, а реализуется там. Закончим с этими аналогиями: проявленная часть не имеет никакого сравнения с тем, что содержится внутри; то, что существенно, называют душой Писания; заповеди суть его тело, а сказания его одеяния. Так в низшем мире, в вышнем же Ветхий Днями есть Душа души в Законе; душа – это та тайна, что именуется Красой Израиля; тело – Община Избранных; а одеяние – небеса и его царство. «Горе тому человеку, – говорит в Зогаре рабби Шимон30*, – который считает, что Тора пришла для того, чтобы пересказать простые сказания, поведать об обыкновенных делах… они замечают лишь одежду эту», то есть понимают только внешнее. Если бы было так, Писание не было бы Законом Истины, Святым Законом и Совершенным свидетельством, дороже золота и драгоценных камней. Если бы оно состояло только из «простых сказаний» и «мирских событий», вроде историй об Исаве, Агари, Лаване и Валаамовой ослице, «то в исторических сочинениях найдутся вещи более значительные»*; но все дело в том, что в каждом слове Писания скрыта высшая тайна, и существует шестьдесят способов ее толкования31. Это, может, и преувеличение, но тот, кто имеет опыт проникновения в мистический смысл, знает, как много уровней в нем можно открыть, и поэтому не приходится сомневаться в правдоподобии предания, что в оригинале «книга эта была столь велика в своем объеме, что, собрав ее вместе, можно было целиком нагрузить верблюда». Это близко к тому, что сказал святой апостол Иоанн о деяниях Иисуса: «Если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг»32. Уверен, что возлюбленный ученик не преувеличивал, потому что Христос всегда был в мире; не сомневаюсь также, что объем Зогара преуменьшен в силу того, что вариации внутренних смыслов так же неисчислимы, как и сыны учения, и аналогичным образом все они могут быть истинными, хотя одни представляют собой более яркие самоцветы, а истинных жемчужин не так уж много. Все, что принадлежит человеку в его высшем проявлении, принадлежит и Христу: точно так же Божественные речения подобны Божественным деяниям, и с момента Самораскрытия Бога до того момента, когда Он станет всем во всем, и тому и другому несть конца.