Каббала

Цель его – собрать разрозненное и разъединенное братство по духу, к коему причастен я сам, будучи неким свидетельством его осмысления в свете индивидуального христианского, а не иудейского мистического опыта, принимая во внимание, что на сегодняшний день если среди евреев и остались единицы, проявляющие интерес к этому сокровищу еврейского прошлого, то лишь в нескольких синагогах или гетто в Хорватии и Далмации.

Учение о Цуре и тайне Шхины представляется мне ядром Каббалы. Они интересуют меня не столько потому, что являются таковыми для еврейской теософии, сколько тем, чем они сопряжены с католическим мистицизмом. Мы видим, что в своих высочайших поисках древние сыны учения стремились к тому же, что и христианские мистики, и что те проблески опыта, которые мы в редчайшие моменты ощущаем в глубине сердца, смутно – иногда слишком смутно – проступают в этих текстах. Та часть в нас, что пребывает в Боге и приобщена чувству вечности, в их достоверном видении относится к Ацилут– Близости, Вышнему миру и никогда от него не отлучена. Я также полагаю, что подобно тому, как некоторые из нас в меру собственных возможностей сейчас знают «отчасти», ожидая познания совершенного, так и они – некоторые из них – не лишены были внутреннего постижения той великой реальности, которую они для внешних именовали Узами единения.

Остается заметить, что, хотя время происхождения этих текстов с исторической точки зрения очень важно и достаточно подробно рассматривается, проблема древности каббалистического предания не главная в данном исследовании, исходя из приоритетов, изложенных в предисловии. Нельзя не учитывать субъективную авторскую позицию, а лично меня прежде всего интересует духовное послание, которое в высшем своем проявлении несут эти тексты, а отнюдь не время их создания или проблема авторства. Пьесы, известные под именем Шекспира, не перестали бы быть бессмертными и величайшими из величайших творений в мировой литературе, если бы завтра вдруг доказали их принадлежность перу Бэкона или конюху из таверны «Глобус». Точно так же, если бы Сефер ха-Зогар в реальности восходил не к незапамятным временам, а к XIII в., что совершенно невозможно относительно его исходного материала, мое исследование не утратило бы смысла. Остается вопрос о ценности, вопрос о жизни и сущности. Если в каббалистическом корпусе свидетельствует о себе традиция, то и семи веков достаточно. Если же нет, то все равно дело того стоит, и исследование важно как самоцель, хотя бы по той причине, что ей, предположительно, все семь тысяч лет. Вавилонские мифы остаются Вавилонскими мифами, даже если они старше Книги Бытия; и если миф о райском саде, которым начинается Бытие, имеет в себе нечто относящееся к духовным глубинам, к реальной истории души, то сам факт, что по своей конструкции миф о падении на век или целую эпоху моложе Книги мертвых, не столь уж значим.