Вместе поднимаемся на этаж. Ждать приходится совсем недолго — через несколько минут является Ариан Павлович. Бежит чуть не вприпрыжку. — Поворотись-ка, сынку, как говаривал старый Тарас. Если бы не предупредили, ни за что бы не узнал. Как себя чувствуешь? — Будет лучше — не обижусь. И так, как сейчас, тоже жить можно. Ариан Павлович внимательно осматривает меня: — Как питаешься? — Соблюдаю диету. Как выписался, ни разу крошки хлеба в рот не взял, исключил из рациона жиры и углеводы. Интересно посмотреть, какие будут анализы. — У тебя, дружочек, голодные отеки. Это не страшно. Но свой эксперимент заканчивай, — в голосе хирурга слышатся строгие нотки. — Можешь есть все подряд, не бойся, не растолстеешь. Боровикова помнишь? — без всякого перехода спрашивает он. Мне ли не помнить Боровичка! — Тоже недавно приезжал на проверку. Поступил в медицинский. Хочет стать эндокринологом. Просил, чтобы на практику мы его сюда, к себе, вызывали. Между прочим, фотокарточку показывал: серьезная такая дивчина. В очках. Говорил, однокурсница. Толковый парень. — Я с ним переписываюсь. — А гормоны так и не принимаешь? — Нет. — Я тут предложил одному врачу взять твой эксперимент темой для кандидатской, пусть докопается, почему это вы, не имея надпочечников, можете жить без искусственных гормонов. — А я тоже подумываю, не поступить ли в медицинский. — А что? Неплохо. На кого? — и хитро прищурился. — Тоже на эндокринолога! — Ну, мы еще поговорим об этом. В кабинет уже несколько раз заглядывали больные. — Вон уже понабежали, узнали, что ты в отделении. Пойдем, пусть посмотрят на тебя. У кабинета собрались несколько человек, тоже «Кушинги». Когда мы с Арианом Павловичем вышли, они сразу притихли. Я отлично знаю, о чем все они сейчас думают… С лестничной площадки подходит к нам полная молодая женщина. Сразу видно: «Кушинг». — Много про вас слышала, — бойко тараторит она на ходу. — Сказали, Овчаров пришел в хирургию. Я бегом сюда. Пока поднялась с четвертого этажа, задохнулась вся. — Через полгода и ты такая будешь, — обещает Ариан Павлович. — Ой, даже не верится, — почти с испугом охает она, а в глазах — и радость, и смятение, и надежда — все сразу… — Мне тоже иногда не верилось, — говорю я. — А правда, что вас шесть раз резали? — спрашивает другая больная. — К сожалению, правда. Кто-то тяжело вздыхает. Мне понятен и этот вздох: в нем и вековечное сомнение человека обрести счастье, и никогда не покидающая вера в то, что фортуна, так долго блуждавшая по свету, не сегодня-завтра набредет на него, и тут он уж заарканит ее! Этих людей совсем не пугает перспектива самим пройти через все то, что прошел я, — их глаза горят надеждой, завистью, нетерпением, решимостью. — 86 —
|