представляло себе могучий поток -- по меньшей мере масштаба Дуная. Когда несколько лет назад в Чехословакии демонстрировался блестящий неореалистический фильм "Рим", невнимательное старшее поколение смогло наконец избавиться от очередной из своих юношеских иллюзий: назвать Рубикон даже речкой было бы несомненной лестью, это, скорее, большой ручей. Итак, еще одна историческая гипербола? Отнюдь. Пересечение этой речки равнялось в то время гордому бунту. Перейти Рубикон (согласно легенде, здесь даже лежал камень с высеченным на нем предостережением: кто с военной силой пересечет эту реку в направлении Рима, будет проклят) -- значило восстать против власти метрополии. Метрополии? Назвать угасающую тогда город-республику метрополией было бы почти таким же комплиментом, как счесть Рубикон крупной рекой. Постоянные кризисы, сопровождающие ее со времен братьев Гракхов, неуклонно углублялись. И по другую сторону Рубикона стояла военная мощь не республики, а бывшего соратника Цезаря по триумвирату Помпея, в руки которого ее вложили испуганные сенаторы. Цезарь без колебаний перешел Рубикон. Образно говоря, он переходил его в своей жизни не раз, и не раз бросал жребий. Отчасти и потому -- а может быть, именно потому -- он вошел в историю, как личность, величие которой не могли отрицать даже его враги. Не случайно Плутарх в своих "Сравнительных жизнеописаниях выдающихся греков и римлян" ставит Цезаря в один ряд с Александром Великим. Таков уж ход истории: творя ее, Цезарь сам был творим ею. И прежде всего временем, в которое он выдвигается. В сенате почти всю власть захватили консерваторы-оптиматы. Течение популяров не желает мириться с этим. Вся Римская республика охвачена волнениями. Она не успевает решать проблемы, которые приносит стремительный рост империи. Хотя в 82 г. до н. э. население всей Италии до самой реки Пад — 6 —
|