|
Так что несложно догадаться, отчего вопил восторженно римский народ, приветствуя нового властелина. Гай Юлий Цезарь Германик, которого чаще ласково кликали "Сапожком" (что по–латыни и есть Калигула), был задолго до воцарения всенародным любимцем. Во–первых, был он сыном чрезвычайно популярного Германика, брата Тиберия и талантливого полководца, к тому же человека республиканских взглядов. Во–вторых, сам Калигула с раннего детства находился с отцом в походах, где научился сидеть на лошади раньше, чем ходить пешком, и где умельцы–солдаты сшили ему кожаные сапожки – точную копию тех, что были на их ногах (откуда и само прозвище).
В общем, народ пребывал в состоянии тотальной эйфории, встречая Калигулу алтарями и жертвоприношениями и называя его "светиком", "голубчиком", "куколкой" и "дитятком". А вскоре дитятко начало и тешиться...
Рассудив, что прилагательное "божественный" к императорскому титулу пристегнуто не напрасно, Калигула повелел отдавать себе соответствующие почести. Вскоре в Риме едва не на каждом шагу стояли его статуи, и едва ли не в каждом квартале – храмы, посвященные новому божеству. Чтобы еще более увеличить количество памятников, а заодно и повысить художественное их качество, молодой венценосец распорядился привезти из Греции статуи богов работы знаменитых мастеров. Затем – и ведь гениальное в своей простоте решение! – их головы были сняты напрочь, а вместо них прилеплены головы правящего монарха, сиречь самого Калигулы.
Во все века плебс требовал: "Хлеба и зрелищ!" И зрелища Калигула поставлял исправно. Рим погрузился в атмосферу нескончаемых – и весьма кровавых даже по тогдашним римским меркам – развлечений. Колизей работал без выходных. Что, конечно, не могло не отразиться на экономике – но экономические проблемы Сапожок всегда решал с обезоруживающей простотой. Когда резко подорожал скот, которым кормили диких зверей для зрелищ, он просто–напросто повелел бросить зверям на съедение всех содержавшихся в тюрьмах, независимо от того, за какое – мелкое или крупное – преступление человек в тюрьме находился.
А если в процессе и случались кое–какие сбои, то император обычно справлялся с ними без труда. Когда один из таких заключенных, римский всадник, брошенный в Колизее к диким зверям, в голос кричал о своей невиновности, Калигула вернул его, приказал отсечь язык, а уже затем копьями снова выгнать на арену. После чего все прошло хорошо.
Что до царственного разврата, то на этот предмет в народе довольно скоро воцарилась ностальгия по старым добрым временам императора Тиберия. (Тоже ведь, кстати, извечная синусоида: радостные вопли, приветствующие нового владыку, затем обязательная ностальгия, затем новый монарх и новые вопли, и так далее, по кругу, по кругу...) Ностальгия, кстати, была не менее оправданна, чем прежние восторги по поводу смены власти. По части разврата Сапожок утер бы нос кому угодно.
Он с великим тщанием разыскивал красивых женщин (в чем ему помогала целая армия соглядатаев). А разыскав, приглашал вместе с мужьями во дворец, к царскому столу. Почему с мужьями? О, мужья–то и были необходимейшей частью спектакля. За обедом император брал гостью под руку и сопровождал в спальню. А вернувшись через полчаса, принимался рассуждать о достоинствах и недостатках ее тела, о том, насколько искусна – или безыскусна – она в постели. Участие мужа в дискуссии было обязательным – кто же еще располагал столь детальным знанием предмета?
Будучи натурой творческой, Калигула любил и сымпровизировать, "сыграть по слуху", по наитию. Так, он неожиданно явился на свадьбу Гая Пизона, римского сенатора, где невеста, Ливия Орестелла, настолько ему приглянулась, что он тут же приказал препроводить ее в императорский дворец. И отпустил через несколько дней со строгим наказом более ни с кем не иметь любовных утех – что и понятно, можно ли оскверняться после объятий небожителя! Неблагодарная Ливия, однако, сошлась с мужем – за что и была отправлена в ссылку.
Точно так же поступил Калигула с Лоллией Павлиной. Сперва отнял у мужа, а потом приказал хранить целомудрие и светлую память о ночах, проведенных с монархом. Эта, говорят, послушалась...
Переспал он и со всеми своими сестрами. А чтобы злопыхатели не искали здесь греха, император снисходительно советовал им изучить биографию олимпийского громовержца Зевса–Юпитера. В том смысле, что чем же божественный Гай божественного Юпитера хуже? Впрочем, сестры не оставались достоянием одного лишь божества: Калигула щедро выделял их на ночку–другую своим любимцам. За исключением одной: Друзиллы, которую страстно любил и держал исключительно для себя.
— 7 —
|