|
Мой собеседник признал, что поначалу ему действительно было непросто признаваться в таких вещах, но теперь гораздо легче. Он сказал, что, когда осознаешь, насколько легче становится на душе, когда говоришь правду, и в особенности когда говоришь правду самому себе, то начинаешь по-настоящему ценить чувство умиротворенности, ощущение внутренней свободы, которые дарят собственная открытость, сознательный отказ от надувания щек и пускания пыли в глаза. Я признался в собственной постоянной неудовлетворенности собой, негативные стороны которой в форме неуверенности и фрустрации[13] явно перевешивают позитивные. Теперь я сознавал, что это чувство преследовало меня и определяло мою жизнь в течение многих лет, и им же объясняется поведение и отношение к жизни многих из тех людей, с кем я сталкивался. Величайший Сетевик с пониманием отнесся к моим словам и сказал, что теперь мне необходимо учиться «управлять» своим сознанием. Он напомнил о необходимости слушать свободным от предвзятости, открытым сознанием, делать целенаправленный выбор в пользу творческого восприятия, отказа во внимании сонму «умных голосов», звучащих в собственной голове в процессе общения с людьми. Тут мы оба рассмеялись. И это далеко не все, чем был для меня знаменателен прошедший день. Тот же обед и разговор о воспроизводимости системы — пользуйся, рекомендуй, спонсируй, — о том, что все, что мы делаем, это учимся делать дело, а затем учим других тому, что уже знаем и умеем делать сами. Я вспомнил пересказанную им историю о том, что камень в руке утяжеляет руку, но делает легче Землю, о том, что все в мире взаимосвязано и происходит с сохранением общего равновесия единой системы мироздания. Вспомнил и приведенный отрывок из книги Стивена Ковея, признался, что сердце мое сжалось, когда стало понятно, что отец с детьми возвращался из больницы, где скончалась его жена, мать этих детей. — Я всякий раз задумываюсь, стоит ли рассказывать эту историю, — ответил Величайший Сетевик, сокрушенно качая головой. — Ведь я уже сотни раз пересказывал ее во время своих выступлений, и хотя сам прекрасно знаю, чем все закончится, не могу относиться к ней лишь как к обычной иллюстрации. Вновь и вновь представляю себя на месте этих несчастных, растерянных людей, глубоко им сочувствую. * * *Но ведь и это еще не все. Что-то вспомнилось немедленно, а о чем-то, если честно, я не вспоминал в течение последующих дней и даже недель. Из разговоров с Величайшим Сетевиком я усвоил еще одно правило: не стараться что-то запоминать. И вот уже в течение немалого количества лет я не делаю записей. «Когда что-то записываешь, — спросил он меня однажды, — можешь ли по-настоящему слушать?» — 121 —
|