В донесениях не сообщалось

Меня контузило и ранило в ногу. Контузило так сильно, что в себя я пришел только в августе.

Когда мы шли на высадку, приказано было никаких документов с собою не брать. И вот меня, раненого и контуженого, вывезли с косы и отправили в госпиталь в Друскининкай. Рана моя вскоре зажила, а контузия не проходила.

И однажды на госпиталь напала банда литовцев, «лесных братьев». Поднялась паника. Народ весь куда-то побежал. Крики. Как будто рукопашная началась… И тут, во время этой паники, я и пришел в себя. Очнулся, гляжу, на спинке моей койки висит табличка: «Неизвестный матрос».

А домой из штаба батальона ушло извещение, что, мол, так и так, ваш сын, старший матрос Виктор Сумников, пропал без вести во время боя…

В августе я написал домой письмо, что жив и выздоравливаю.

А «лесные братья» приходили к нам за продуктами. Оголодали в своем лесу. Лежачих они не тронули. А вот батальон выздоравливающих, который сразу оказал сопротивление, положили почти весь. У них же и пулеметы были, и гранаты. Многие раненые выскочили через окна и убежали по шоссе в сторону Каунаса. Я, когда пришел в себя, тоже побежал по этой дороге. Нас подобрали попутные машины. Все, кто мог, бежали из госпиталя. Оружия-то у нас не было. А навстречу, на Друскининкай, на большой скорости, уже мчалась колонна грузовиков с войсками НКВД. Запомнил я вот что: у них на погонах были номера.

Когда я пришел в себя, спросил у ребят: какое сегодня число. Они назвали. «А какой месяц?» — «Август». Это был мой день рождения. Мне исполнилось восемнадцать лет.

— А вот за что я был награжден медалью Ушакова. Правда, теперь ее у меня нет. Украли. Но удостоверение цело.

1945 год. Восточная Пруссия.

Пошли мы вперед. Разведка боем. Полундра сразу прорвала оборону, затоптали мы их окопы и траншеи и рванули в глубину. Узким клином прошли. И вскоре оказались у них в тылу. А что тыл? В тылу войск нет. Воевать не с кем. Прошли мы немного вдоль фронта и уже начали поджиматься к траншеям. Надо ж было возвращаться к своим. Вышли к долине. Долина вроде котлована. Меня и еще нескольких пехотинцев посылают в разведку. Пошли. Смотрим: в той котловинке немцы остановились. Оружие в пирамидах. Завтрак готовят, жратвою пахнет. Что-то лопочут. Я прислушался, но ничего не понял. А интересно было узнать, что они говорили, — я к языкам всегда был чутким и любопытным. Вернулись мы, доложили.

Так, командиры наши тоже ребята лихие были. Решили их, тех немцев, брать. Несколько взводов ушли в обход. Обложили мы их со всех сторон. Они даже ничего и не почувствовали. Боевые охранения бесшумно сняли. Полундра финками умело работала. Поднялись по условному сигналу: «Полундра!» Они сразу переполошились. Закричали: «Шварцен тойфель! Шварцен тойфель!» И ни одного выстрела. Нам тоже было приказано огня не открывать — до первого выстрела с той стороны. Хорошо, что никто из них не успел схватиться за оружие… Мы уже пулеметы установили. Ребята некоторые, гляжу, финки за голенища сунули. Всех бы до одного положили. Один только офицер выхватил пистолет и хотел было выстрелить в себя, но к нему кинулся матрос и прикладом автомата выбил из руки пистолет. Всех мы их взяли в плен. Привели в батальон 250 человек.