Другой умеет откашляться, принять уверенный вид или сделаться покорным, вызвать жалость или умеет воспользоваться подсказкой, притворяется, будто отвечает, а сам только и ждет, чтобы учительница подсказала. Может быть, в последнюю минуту случится что-нибудь такое, что принесет мне избавление? Ребята показывают на пальцах, что скоро звонок. Но меня это ничуть не радует. Потому что учительница, наверное, задержит меня после урока,— и это еще хуже. А если даже она мне и ничего не поставит, то все равно запомнит. — Плохо! Я и сам знаю, что плохо, и жду, начнет ли она ругаться или высмеивать. Но случилось самое худшее. — Что с тобой сделалось? — говорит учительница.— Ты совсем распустился. Не слушаешь на уроках, пишешь небрежно. И вот результат. Мы вчера делали подобную задачу. Если бы ты был внимательнее... Все погибло! Учительница больше меня не любит. И сердится за то, что ошиблась во мне. Видно, лучше быть сереньким, незаметным, средним учеником. Это безопаснее, проще, легче. Потому что меньше к тебе предъявляют требований, не надо так напрягаться. Я опустил голову и поглядываю исподтишка на учительницу, потому что не знаю, жалеет она меня или совсем уже больше не любит. Учитель никогда не скажет, любит он ученика или не любит, но это чувствуется: у него становится совсем другой голос и другой взгляд. И ты очень страдаешь, и ничего не можешь поделать. А иногда ты готов взбунтоваться. Ну, чем я виноват? Тем, что Бараньский придумал себе глупую забаву и брызнул мне в глаза апельсинной коркой? Так защипало, что сил нет. Но я ничего не сказал, только глаза тру. А учительница спрашивает: — Что ты еще там придумал? Вместо того чтобы слушать... Ведь не станешь же на это отвечать! Разве так не бывает? Тебя кто-нибудь ущипнет, а ты вскрикнешь и подскочишь. И ты уже виноват. Учителя не знают, как мы боимся таких, про которых говорят: «В тихом омуте черти водятся». Такой делает что хочет, и ему ничего не будет. Просто несчастье сидеть с таким за одной партой. Не лучше и если он сидит сзади. Нет тебе тогда ни минуты покоя. А в другой раз была тут капелька и моей вины. Сижу я на уроке и вижу, что у Шчавиньского сзади на куртке пять глых пальцев. Кто-то на перемене вымазал пальцы мелом и приложил, от и не знает, что у него на спине рука отпечатана. Ну, я и попробовал примерить, правая это рука или левая. Я хотел издали, но нечаянно дотронулся. А он обернулся. Учитель ему замечание делает, что он вертится. А Висьневский кричит: — Ого, глядите, какая у него на спине пятерня! — 79 —
|