|
Привязав там Роя к ножке тяжелого кресла, Форестер вновь зашел в квартиру и направился в спальню. Установил видеокамеру на полку, предварительно посмотрев, попадает ли огромная кровать в кадр. Стефани спала, белые волосы цвета настоящих ангельских крыльев пухом разметались по подушке. Мужчина осторожно погладил их и на мгновение замер. Девушка улыбнулась во сне. – Вставай, милая, посмотри, что у меня есть для тебя, – пропел тихонечко Форестер. Она, открыв огромные голубые глаза, любяще посмотрела на Форестера: он был смыслом всей ее жизни, она – его. Стефани даже не успела ничего понять, как мужчина ударил ее ножом в грудь: раз, второй, третий. Кровь яркими‑яркими брызгами сначала ложилась на пастельные тона, а потом меркла в закатной багряности. Форестер же, будто заведенная Дьяволом игрушка, раз за разом повторял одни и те же движения. Вытащить нож, еще удар, нож‑удар, нож‑удар, удар‑нож! Красное и алебастровое… Все тонуло в этом… После пятнадцати минут кровавой феерии мужчина неожиданно резко сел на край кровати. И замер, затем недоуменно, словно приходя в себя, посмотрел на видеокамеру, в ее глазок, и улыбнулся… Но улыбнулся не безумно, а так, как и принято улыбаться на видеокамеру. – Привет, – сказал он и даже радостно помахал рукой. Затем он продолжил съемку уже на балконе. Собака, учуяв запах крови, зло обнажила клыки и тихонько зарычала. – Рой, Рой, хороший мальчик, – спокойно произнес Форестер и вытянул руку. Пес все же его не укусил, а лег на живот и отчего‑то жалобно заскулил. Мужчина взял его на руки, Рой как‑то по‑щенячьи взвизгнул, лизнул человека в щеку… Всего этого было мало, чтобы остановить Форестера. Неуклюже размахнувшись, он выбросил пса с балкона. Веревка натянулась, петля захлестнула горло собаки. Она хрипела, дергалась, но веревка, привязанная к ножке кресла, крепко держала, а человек вновь установил видеокамеру так, чтобы она фиксировала кресло. Мужчина присел в кресло и на минуту задумался. Затем Форестер стал остервенело бить сам себя ножом, так же механически совершая движения, как до этого кромсал Стефани. При этом гримасы боли не искажали его лицо – он словно не чувствовал ничего, а почти счастливо улыбался в камеру. Улыбался и бил себя в грудь, живот и вновь улыбался… До тех пор, пока последняя предсмертная судорога не превратила улыбку в кровавую клоунскую маску. Но нож так и не выпал из руки Форестера… Полиция сначала выдвинула версию – убийство, но потом, обнаружив видеопленку, обратилась к экспертам‑психологам и психиатрам; те, несмотря на богатый различными случаями профессиональный опыт, твердили про невозможность происшедшего. — 4 —
|