В нашем мире даже самое простое событие может оказаться поворотной точкой в человеческой судьбе. Для меня таким событием стало одно из дождливых воскресений. В тот день отец работал в библиотеке, сочиняя новую поэму. Чтобы я не мешал ему, мать все утро учила меня названиям линий на ладони – она неплохо разбиралась в хиромантии. Затем она дала мне задание осмотреть ладони наших слуг и найти того, кто имел бы на руках похожие знаки. В ту пору мне едва исполнилось одиннадцать лет. Однако семя оккультных знаний пустило корни, и так сильно, что я, осмотрев ладони слуг, отправился в деревню, которая находилась в миле от нашего особняка. Там я подверг осмотру всех жителей без исключения и за этим занятием не заметил, как прошел целый день. Наконец, мои огорченные родители после долгих утомительных поисков определили мое местонахождение. Юного исследователя сопроводили домой и уложили в постель без ужина. Вскоре после этого случая отец решил перебороть мои оккультные склонности и повелел отправить меня в церковную школу со строгим уставом. Он надеялся, что там из моей головы выбьют всю дурь, включая оккультизм. Думаю, он поступил очень правильно, нацелив меня на служение церкви, поскольку я был мальчиком с характером набожной и религиозной природы. Возможно, мои слова покажутся вам странной аномалией, но тот же характер заставил меня продолжить изучение хиромантии – причем с таким упрямством, которое ломало все препоны и преодолевало любые запреты. Я чувствовал в этой науке таинственную жизнь самой религии – язык томившейся в теле души. Линии на ладонях казались мне запутанной картой жизни, более значимой и полной, чем тридцать девять предписаний, которые нас заставляли учить наизусть. Хиромантия считалась презренным и оскорбительным занятием – особенно для мужчин. Связь с ней порочила репутацию. Но для меня она была выше всех симпатий и чувств. Чем больше я изучал Писание, тем чаще находил те странные нити судьбы, которые пронизывали жизни и поступки людей. Я еще сильнее укрепился в мысли о том, что Природа имела тайные страницы, не раскрытые наукой и религией. И как мне описать ту экстатическую радость, когда я текст за текстом находил в огромной «Книге судеб» рассказы об истории народов и событиях, «в которых исполнялась воля Бога». Могу ли я забыть один из вечеров, когда вдруг осознал сакральный смысл истории о Преданном и предателе, звено «Человека печалей» (Христа) и «Человека Судьбы» (Иуды) – той пары, которая была необходима «для исполнения Писаний»? В тот миг безмолвного восторга я попытался сбалансировать «пути» и «причины» событий, и внезапно передо мной, будто из тени прошлого, возник Иуда, с лицом, отмеченным судьбой. Он протянул мне дрожащие ладони, и я прочитал в них наследственность и то предопределение, соответствовавшее роли, которая сделала его имя притчей во языцех у всех народов. Как только я запомнил эти линии, видение исчезло. — 5 —
|