|
По линиям моей руки на листе пробегали алые, как кровь, волны. Отпечаток моей ладони дышал. Я увидела, что следы их ладоней неподвижны. Пытаясь осознать увиденное, я спросила: «У вас нет сердца?» Я посмотрела на их лица. Их взгляды говорили о том, что я узнала то, чего не должна была знать. Я мгновенно осознала, что мне нужно спасаться бегством. Я переспросила: «Так у вас нет сердца?!» Я бросилась к выходу. Они закричали мне вслед: «Ты не убежишь отсюда!». Внутренняя охрана не успела меня схватить, и я пробежала через свободный проход возле машины. Внешняя охрана уже была поднята по тревоге, и когда я пробегала мимо них, они начали стрелять. Они стреляли какой-то жидкостью из медицинских шприцов. Вся охрана была в белых халатах. Видимо я потеряла сознание. Следующее, что я помню, это свое присутствие в комнате, где находится группа с которой я пришла. Я смотрю на них сверху. Им что-то рассказывает одна из служительниц. Ещё я вижу как по коридору бежит парень из этой же группы, — он оказался свидетелем моего разговора со служительницами и последующего бегства. Он спешит предупредить остальных о грозящей опасности. «Это не люди! У них нет сердца!» — кричит он и за ним уже бегут охранники. Среди служителей и экскурсантов разрастается паника. Я заметила как один из наших, на которого попала жидкость из шприца служителя, начал помогать им истреблять своих. Я поняла, что из-за этой жидкости с человеком происходит какая-то мутация. Уничтожить служителя можно было только введя ему эту же жидкость непосредственно в тело. Драка продолжалась долго. Уже нельзя было разобрать — где свои, а где чужие. Я пыталась смотреть на это со стороны и чувствовала ужас. В эти моменты как-то пришло понимание того, что они делают с людьми, и что мы можем противопоставить этому». *** Ко мне домой приехали два самых моих близких друга. Один — с ним у меня наяву иногда очень осложняются отношения — решил общаться со мной, смягчая все иронией. Он, улыбаясь, поздоровался со мной. Мы сели за стол поесть. Я заметила, что у Н. выпачкано лицо. Я ему говорю: — У тебя лицо грязное, — давай я его оботру. Он подумал и согласился. Я стала вытирать ему лицо — очень аккуратно, усердно и заботливо. Он говорит: — Это, вроде как, знак того, что ты стираешь мою важность. В этот момент я вытирала ему нос. Все засмеялись. Он старался говорить смешно, шутил, чтобы только, не дай бог, кого-то не обидить — то ли меня, то ли себя. Как будто, во всех моих движениях есть то, что может его обидеть, как будто, я всегда делаю все с подвохом. И он смешил себя и нас, и все время это была только игра, которую он себе выбрал, манера поведения, и я не знала, как он будет воспринимать то, что происходит, когда он перестанет играть... и просто будет. И, в зависимости от того, что я буду в тот момент делать по отношению к нему, где находиться, он может снова извратить смысл всего, вывернуть наизнанку, — и снова обидеться, разозлиться, потерять смысл нашего общения и т.д. В зависимости от того, в какой момент он перестанет играть... — 154 —
|