|
– Пётр Иваныч! – шепчу я. – Что, голубчик? Пётр Иваныч наклоняется надо мною. – Пётр Иваныч, что вам сказал доктор? Скоро я умру? – Что вы, Иванов, полноте! Не умрёте вы. Ведь у вас все кости целы. Этакий счастливец! Ни кости, ни артерии. – Да как вы выжили эти четыре с половиною суток? Что вы ели? – Ничего. – А пили? – У турка взял флягу. Пётр Иваныч, я не могу говорить теперь. После. – Ну, господь с вами, голубчик, спите себе. Снова сон, забытьё… * * *Я очнулся в дивизионном лазарете. Надо мною стоят доктора, сёстры милосердия, и, кроме них, я вижу ещё знакомое лицо знаменитого петербургского профессора, наклонившегося над моими ногами. Его руки в крови. Он возится у моих ног недолго и обращается ко мне: – Ну, счастлив ваш бог, молодой человек! Живы будете. Одну ножку-то мы от вас взяли; ну, да ведь это пустяки. Можете вы говорить? Я могу говорить и рассказываю им всё, что здесь написано. 1877 ВстречаНа десятки верст протянулась широкая и дрожащая серебряная полоса лунного света; остальное море было черно; до стоявшего на высоте доходил правильный, глухой шум раскатывавшихся по песчаному берегу волн; еще более черные, чем самое море, силуэты судов покачивались на рейде; один огромный пароход («вероятно, английский», – подумал Василий Петрович) поместился в светлой полосе луны и шипел своими парами, выпуская их клочковатой, тающей в воздухе струей; с моря несло сырым и соленым воздухом; Василий Петрович, до сих пор не видавший ничего подобного, с удовольствием смотрел на море, лунный свет, пароходы, корабли и радостно, в первый раз в жизни, вдыхал морской воздух. Он долго наслаждался новыми для него ощущениями, повернувшись спиной к городу, в который приехал только сегодня и в котором должен был жить многие и многие годы. За ним пестрая толпа публики гуляла по бульвару, слышалась то русская, то нерусская речь, то чинные и тихие голоса местных почтенных особ, то щебетанье барышень, громкие и веселые голоса взрослых гимназистов, ходивших кучками около двух или трех из них. Взрыв хохота в одной из таких групп заставил Василия Петровича обернуться. Веселая гурьба шла мимо; один из юношей говорил что-то молоденькой гимназистке; товарищи шумели и перебивали его горячую и, по-видимому, оправдательную речь. – Не верьте, Нина Петровна! Все врет! Выдумывает! – Да право же, Нина Петровна, я нисколько не виноват! – Если вы, Шевырев, еще когда-нибудь вздумаете меня-обманывать… – принужденно-чинным молодым голоском заговорила девушка. — 9 —
|