* * *Но это были только мимолетные отголоски, да и то лишь сначала. А вообще, вечер шел весело, через полчаса уж и вовсе весело. Болтали, играли, пели. Она спит крепко, уверяет Мосолов, и подает пример. Да и нельзя помешать, в самом деле: комната, в которой она улеглась, очень далеко от зала, через три комнаты, коридор, лестницу и потом опять комнату, на совершенно другой половине квартиры. * * *Итак, вечер совершенно поправился. Молодежь, по обыкновению, то присоединялась к остальным, то отделялась, то вся, то не вся; раза два отделялся к ней Бьюмонт; раза два отбивала ее всю от него и от серьезного разговора Вера Павловна. Болтали много, очень много; и рассуждали всей компаниею, но не очень много. * * *Сидели все вместе. – Ну, что ж, однако, в результате: хорошо или дурно? – спросил тот из молодежи, который принимал трагическую позу. – Более дурно, чем хорошо, – сказала Вера Павловна. – Почему ж, Верочка? – сказала Катерина Васильевна. – Во всяком случае, без этого жизнь не обходится, – сказал Бьюмонт. – Вещь неизбежная, – подтвердил Кирсанов. – Отлично дурно, следовательно, отлично, – решил спрашивавший. Остальные трое его товарищей кивнули головами и сказали: «браво, Никитин». * * *Молодежь сидела в стороне. – Я его не знал, Никитин; а ты, кажется, знал? – спросил Мосолов. – Я тогда был мальчишкою. Видал. – А как теперь тебе кажется, по воспоминанью, правду они говорят? не прикрашивают по дружбе? – Нет. – И после того, его не видели? – Нет. Впрочем, ведь Бьюмонт тогда был в Америке. – В самом деле! Карл Яковлевич, пожалуйста, на минуту. Вы не встречались в Америке с тем русским, о котором они говорили? – Нет. – Пора бы ему вернуться. – Да. – Какая фантазия пришла мне в голову, – сказал Никитин: – вот бы пара с нею. – Господа, идите кто-нибудь петь со мною, – сказала Вера Павловна: – даже двое охотников? Тем лучше. Остались Мосолов и Никитин. – Я тебе могу показать любопытную вещь, Никитин, – сказал Мосолов. – Как ты думаешь, она спит? – Нет. – Только не говори. Ей можешь потом сказать, когда познакомишься побольше. Другим – никому. Она не любит. * * *Окна квартиры были низко. – Вот, конечно, это окно, где огонь? – Мосолов посмотрел. – Оно. Видишь? Дама в трауре сидела, пододвинув кресла к столу. Левою рукою она облокотилась на стол; кисть руки поддерживала несколько наклоненную голову, закрывая висок и часть волос. Правая рука лежала на столе, и пальцы ее приподымались и опускались машинально, будто наигрывая какой-то мотив. Лицо дамы имело неподвижное выражение задумчивости, печальной, но больше суровой. Брови слегка сдвигались и раздвигались, сдвигались и раздвигались. — 282 —
|