|
– Живешь бобылем, а сколько у тебя добра всякого, – сказал я, указывая на чашку. – Где ты его берешь? – Бабы носят… – промычал Савка. – За что же это они тебе носят? – Так… из жалости… Не одно только меню, но и одежда Савки носила на себе следы женской «жалости». Так, в этот вечер я заметил на нем новый гарусный поясок и ярко-пунцовую ленточку, на которой висел на грязной шее медный крестик. Я знал о слабости прекрасного пола к Савке и знал, как он неохотно говорил о ней, а потому не продолжал своего допроса. Да и к тому же не время было говорить… Кутька, которая терлась около нас и терпеливо ожидала подачки, вдруг наострила уши и заворчала. Послышался отдаленный, прерывистый плеск воды. – Кто-то бродом идет… – сказал Савка. Минуты через три Кутька опять заворчала и издала звук, похожий на кашель. – Цыц! – крикнул на нее хозяин. В потемках глухо зазвучали робкие шаги, и из рощи показался силуэт женщины. Я узнал ее, несмотря даже на то, что было темно, – это была Агафья Стрельчиха. Она несмело подошла к нам, остановилась и тяжело перевела дыхание. Запыхалась она не столько от ходьбы, сколько, вероятно, от страха и неприятного чувства, испытываемого всяким при переходе в ночное время через брод. Увидев возле шалаша вместо одного двоих, она слабо вскрикнула и отступила шаг назад. – А… это ты! – произнес Савка, запихивая в рот лепешку. – Я… я-с, – забормотала она, роняя на землю узелок с чем-то и косясь на меня. – Кланялся вам Яков и велел передать… вот тут что-то такое… – Ну, что врать: Яков! – усмехнулся Савка. – Нечего врать, барин знает, зачем ты пришла! Садись, гостьей будешь. Агафья покосилась на меня и нерешительно села. – А уж я думал, что ты не придешь нынче… – сказал Савка после продолжительного молчания. – Что ж сидеть? Ешь! Или нешто дать тебе водочки выпить? – Выдумал! – проговорила Агафья. – Пьяницу какую нашел… – А ты выпей… Жарче на душе станет… Ну! Савка подал Агафье кривой стаканчик. Та медленно выпила водку, не закусила, а только громко дунула. – Принесла что-то… – продолжал Савка, развязывая узелок и придавая своему голосу снисходительно-шутливый оттенок. – Баба без того не может, чтоб чего не принесть. А, пирог и картошка… Хорошо живут! – вздохнул он, поворачиваясь ко мне лицом. – Во всей деревне только у них еще и осталась с зимы картошка! Впотьмах я не видел лица Агафьи, но, по движению ее плеч и головы, мне казалось, что она не отрывала глаз с лица Савки. Чтобы не быть третьим лицом на свидании, я решил пойти гулять и поднялся. Но в это время в роще неожиданно соловей взял две нижние контральтовые ноты. Через полминуты он пустил высокую, мелкую дробь и, испробовав таким образом свой голос, начал петь. Савка вскочил и прислушался. — 16 —
|