Зачем? Ваш А. Чехов. 20 апр. Иорданову П. Ф., 21 апреля 1901*3362. П. Ф. ИОРДАНОВУ 21 апреля 1901 г. Ялта. Ялта, 21 апреля 1901. Многоуважаемый Павел Федорович, из академических профессоров я знаком только с Репиным*, еще с Киселевым и не помню еще с кем; сегодня напишу Репину*. Насчет Антокольского* и Павловского не говорите аминь, пока я не побываю в Париже и не повидаюсь с ними. Ту вещь, которую пожертвовал Антокольский, я помню очень хорошо, и если увижу ее, то тотчас же заговорю о том, что принадлежит она Таганрогу. «Скорпион» напечатал в своем сборнике мой рассказ*, за который и выслал деньги Вам – в пользу Вашего музея*. Вы спрашиваете, не членский ли это взнос в приют? А разве я член? У меня нет метрического свидетельства, а посылать за ним в Екатеринославскую консисторию значило бы начать волокиту скучную и притом бесконечную. Мое метрическое свидетельство в медицинском департаменте, где я числился на службе младшим сверхштатным медицинским чиновником*. Иллюстрированного издания «Мертвых душ» не выписывайте*, я пришлю Вам. В Ялте частые дожди, растительность великолепная. Ну, будьте здоровы и благополучны. Желаю Вам всего хорошего и низко кланяюсь Вашей жене и детям. Ваш А. Чехов. На конверте: Таганрог. Его высокоблагородию Павлу Федоровичу Иорданову. Прусику Б., 21 апреля 1901*3363. Б. ПРУСИКУ 21 апреля 1901 г. Ялта. 21 апреля 1901 г. Многоуважаемый Борис Федорович, позвольте принести Вам сердечную благодарность за письмо и за «Meziakti», полученные мною на этих днях*. Я вернулся из-за границы и нашел у себя письмо*, в котором Вы поздравляете меня с новым годом, – спасибо Вам большое. В настоящее время я нахожусь в Ялте и здесь пробуду, вероятно, до зимы. Поеду в Москву и на Волгу, но ненадолго. Позвольте еще раз поблагодарить Вас, пожелать Вам всего хорошего и пребыть искренно Вас уважающим и преданным. А. Чехов. Книппер О. Л., 22 апреля 1901*3364. О. Л. КНИППЕР 22 апреля 1901 г. Ялта. 22 апрель 1901. Милая, славная моя Книпшиц, я не удерживал тебя, потому что мне в Ялте противно* и потому что была мысль, что всё равно скоро увижусь с тобой на свободе. Как бы ни было, напрасно ты сердишься, моя дуся. Никаких у меня тайных мыслей нет, а говорю тебе всё, что думаю. В начале мая, в первых числах, я приеду в Москву, мы, если можно будет, повенчаемся и поедем по Волге или прежде поедем по Волге, а потом повенчаемся – это как найдешь более удобным. Сядем на пароход в Ярославле или в Рыбинске и двинем в Астрахань, отсюда в Баку, из Баку в Батум*. Или не хочешь так? Можно и так: по Сев<ерной> Двине в Архангельск, на Соловки. Что выберешь, туда и поедем. Затем всю или большую часть зимы я буду жить в Москве, с тобой на квартире. Только бы не киснуть, быть здоровым. Мой кашель отнимает у меня всякую энергию, я вяло думаю о будущем и пишу совсем без охоты. Думай о будущем ты, будь моей хозяйкой, как скажешь, так я и буду поступать, иначе мы будем не жить, а глотать жизнь через час по столовой ложке. — 5 —
|